- Вижу у тебя на столе фотографию школы. Эта та самая, стопятидесятая, в которой ты стал учиться в 41-м году?
- Да, всякий раз проезжая мимо нее, я волей-неволей предаюсь воспоминаниям. Война, пленные немцы, работавшие под конвоем на строительстве соседних со школой домов, огороды, противотанковые надолбы, речка Таракановка, протекавшая поперек шоссе, ближе к метро «Аэропорт». В ней как-то весной утонули сразу двое слушателей Военно-воздушной академии имени Жуковского. После трагического происшествия Таракановку загнали в трубу. Замечу, что школа не имела спортивной площадки, но зато в роще больших лип, тополей и кленов у ее фасада легко дышалось и весной, и летом.
В десятый класс я пошел именно в 150-ю, свою родную школу. И... стал двоечником. Выяснилось, что подготовка в интернате никуда не годилась, и меня после первой четверти отчислили за неуспеваемость.
- По каким же предметам ты нахватал двоек?
- По основным, в частности по математике. К счастью, незадолго до этого в Ленинградском районе у метро «Белорусская» сформировали школу № 659 для таких, как я, «неуспевающих». К тому же, в ней скопилось изрядное количество так называемых трудновоспитуемых подростков. Правда, вскоре оказалось, что на самом деле и те и другие весьма талантливые ребята. Между прочим, позже среди моих одноклассников оказалось одиннадцать золотых медалистов. А я окончил школу с серебряной медалью. Из тех «двоечников» выросли совсем неплохие музыканты, литераторы, инженеры, физики...
В новой школе я стал одним из первых учеников по математике, выпускал математическую газету, занимался в математическом кружке при МГУ на Моховой, не вылезал из планетария на Кудринской площади. Школу № 659 вспоминаю с благодарностью, именно там мне привили настоящий интерес к науке и, кстати, любовь к русскому и английскому языкам - там работали замечательные педагоги.
- Может быть, в прежней школе к тебе придирались и ставили двойки, потому что ты приехал из Германии и чем-то выделялся? Иначе одевался, например?
- Никогда не выделялся, одевался так же, как и мои сверстники. Носил обыкновенную фланелевую куртку и такие же штаны. Никаких особенных вещей из Германии наша семья не привезла. А если и появлялись мечты, то они касались не одежды, а техники: и в Германии, и в Москве я гонял на мотоциклах.
- А как насчет поведения? Ты раньше упоминал - оно у тебя было далеко от «примерного»...
- Да уж... Припоминаются и выбитые в мороз стекла, и черепашьи экскременты для срыва урока. В те годы вышел чешский детективный фильм «Штрафная площадка». Он наряду с «Подвигом разведчика» пользовался невероятным успехом. Тогда же в продаже появились большие кассетные магнитофоны. В «Штрафной площадке» есть эпизод, где звучит: «Ее разбудил скрип тормозов - и-и-и-и...» Магнитофон с записанным на пленку «приколом» принесли в класс, поставили на заднюю парту и включили посреди контрольной. Раздались дикие, визжащие звуки. Учительница в ужасе бросилась из класса... Урок был сорван, цель достигнута, виновников пожурили.
Основное увлечение - ипподром. Он находился недалеко от школы, на Беговой. Запахи конюшен забыть невозможно. Еще в Германии я почувствовал «вкус» к верховой езде и радость от ухода за самым грациозным, умным и отзывчивым животным на планете. Поэтому мы с ребятами нередко сбегали с уроков и мчались в конюшню, где к нам привыкли, как к добровольным и бесплатным помощникам. Там начинался рай. Надо было убрать стойло, помыть коня (слово «лошадь» не употреблялось), погладить его по морде и крупу, расчесать гриву, «задать» корм и воду.
В школе объясняли свое отсутствие походом к врачу. Учителя в такие объяснения верили мало.
Конечно, основной проблемой пятидесятого года можно считать выбор института. Меня тянуло к точным наукам. Не к технике, а именно к наукам - математике, физике, химии. Но сработал «фактор близости» - в трех троллейбусных остановках от нашего дома располагался Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе. К тому же, многие одноклассники и дворовые друзья именно туда направили свои стопы.