Уржум немцы не бомбили?
- Нет, хотя фронт по масштабам войны находился достаточно близко, в 500-600 километрах, а гитлеровцы стояли у железной дороги Ленинград - Москва. Но это не помешало силами эвакуированных открыть скрипичную школу для детей, куда меня и отдали, хотя я отчаянно сопротивлялся. Мама купила скрипку, но, несмотря на абсолютный слух, музыкантом я не стал. Помню боль от постоянного сворачивания шеи на «подбородник» и натужного дотягивания мизинцем до верхних ладов. Когда в начале 43-го года мы вернулись в Москву, скрипичные мучения продолжились. Хорошо читать ноты я так и не научился, зато в классе пятом-шестом, попав в компанию ребят, игравших на аккордеоне, сумел от них набраться «мастерства». Даже участвовал в самодеятельности. Позже, чтобы привлекать внимание девушек, немного освоил и гитару...
В декабре 42-го над Уржумом пролетел немецкий самолет-разведчик, и последовала команда эвакуироваться дальше на Восток. Мы еще раз оказались в Вятке, а оттуда опять в «теплушке» отправились в Алма-Ату. Снова двухъярусные полки, на них солома, снова проблема с туалетами. Помню, в Казани почему-то не разрешили выходить из вагонов, зато принесли большой бидон с сильно наперченным харчо, которое разливал по мискам юный поваренок. Люди проголодались, а суп был горячий, поэтому никто не отказывался. На стоянке в Семипалатинске произошел неприятный эпизод. Мама отправила меня за кипятком, и я почему-то замешкался у бака с водой. Поезд неожиданно тронулся, и я, к великому ужасу мамы, чуть не остался на перроне с горячим чайником...
Ехали почти месяц. Долго стояли в тупиках, па запасных путях, пропуская воинские эшелоны с солдатами, мы махали им и желали счастливого пути. В Алма-Ате нас поселили в мазанке, принадлежавшей казахской семье - очень добрым людям. Врезалось в память здание оперного театра, много зелени, а также бесконечные арыки со свежей горной водой, с двух сторон обрамлявшие каждую улицу. Оттуда набирали воду для умывания и даже для питья, хотя в этом случае ее кипятили. Запомнились драки парней допризывного возраста - пятнадцати-семнадцати лет. Улица на улицу.
- По какому же поводу дрались?
- Думаю, из-за внезапно возникавшей вражды по самым разным причинам.
- Ты, еще маленький, наверное, не участвовал в них?
- Ну, мне, девятилетнему, пару раз тоже досталось. А в основном таких, как я, малолеток заставляли подносить палки, выломанные из заборов доски, камни. Одним словом, я насмотрелся там жестоких потасовок.
- Тебя лично интересовало, о чем сообщало радио?
- Безусловно. Вся семья ждала перелома в ходе войны, и взрослые постоянно обсуждали ситуацию под Сталинградом. Ну и, конечно же, я прислушивался к разговору о возвращении в Москву. Якобы были варианты перебраться сначала поближе - в Ташкент, где жили многие мамины знакомые с детьми, тоже эвакуированные из столицы. Но мама твердила: «Домой, домой! Немцев отогнали - пора домой!» В 42-м в голосе Левитана еще часто звучали трагические интонации: «После длительных и напряженных боев, нанеся противнику существенный урон в живой силе и технике, наши войска оставили...» И далее следовали родные названия: Харьков, Белгород, Ростов, Мелитополь, Одесса... Тяжело это было слышать! Причем, если диктор торжественным голосом произносил: «От советского Информбюро», понимали: дальше новость будет позитивной, а если: «Сообщение Информбюро», то - неутешительная... Голос Юрия Левитана создавал настроение либо ликующее, либо понурое.
Поэма М. Светлова о подвиге героев-панфиловцев
Между прочим, наше жилище находилось рядом с кинопавильоном, оборудованным для эвакуированных в Алма-Ату «Мосфильма» и «Ленфильма». Известно, что в тяжелые военные годы там снимались ленты «Иван Грозный», «Секретарь райкома», «Она защищает Родину», «Во имя Родины», «Непобедимые», «Нашествие», «Жди меня», «Фронт», а также, как ни странно, фильмы легкого жанра - «Антоша Рыбкин», «Актриса», «Воздушный извозчик», «Беспокойное хозяйство», «Черевички». В городе жили и работали Сергей Эйзенштейн, Всеволод Пудовкин, братья Васильевы, Иван Пырьев, Сергей Прокофьев, Михаил Жаров, Лидия Смирнова, Николай Крючков, Николай Черкасов... Эти и другие имена называла мама в разговорах со знакомыми и соседями.
А мы с мальчишками увлекались тем, что выискивали рядом с павильонами выброшенные за ненадобностью после монтажа фрагменты кинопленок - «кадрики», как мы их называли. У каждого из нас имелась коллекция «кадриков», и мы хвастались друг перед другом, у кого больше. Но самое интересное, что рассматривая эти фрагменты, удавалось безошибочно определять, из какого фильма тот или иной «кадрик».
В тех южных местах я впервые ощутил прелесть вкуса спелых початков кукурузы. Ее сажали даже на улицах. Как только початки достигали молочно-восковой спелости, мы их обдирали и ели. Жмых тоже служил лакомством, тем более что старшие одобряли: «Жуйте, жуйте, в жмыхе много полезных органических веществ».