Воспоминания об императоре Александре I и императоре Наполеоне I (1879 год)

Софья Шуазель-Гуфье

Уже не одно десятилетие длится спор, существует ли «женская» литература, а если существует, то чем она отличается от литературы «мужской». «Воспоминания» графини Софьи Шуазель-Гуфье убедительно доказывают существование «жен­ской» мемуаристики. Только женщина могла написать: «После минуты молчания император сказал мне нежным, привлекательным и даже робким голосом: “У меня есть к Вам маленькая просьба”. Страшно удивлённая, я подняла на него глаза. “Вспоминайте обо мне иногда”. – “Ах, государь, я буду вспоминать Вас всю мою жизнь!”». И действительно, до самой кончины в возрасте 88 лет графиня Шуазель-Гуфье с неизменным воодушевлением вспоминала свою дружбу с российским императором Александром I. Встре­чам с ним она посвятила книгу мемуаров, кото­рые впервые были опубликованы в Брюсселе в 1829 году и вторично изданы в 1862 году в Париже. В предисловии к французскому изда­нию графиня писала: «Многие люди, в том числе весьма высокопоставленные, просили меня вновь издать “Воспоминания” о блаженной памяти императоре Александре. Прежнее изда­ние быстро разошлось, и с той поры даже я не могла найти ни одного экземпляра как во Фран­ции, так и в России. Я даже с удивлением узнала, что Его Величество Император Александр II, которому я не имела чести быть представлен­ной, четыре года назад спрашивал у моей пле­мянницы, не является ли она родственницей графини де Шуазель, чьи воспоминания о своём дяде он только что прочёл с большим интере­сом… Когда во Флоренции моя подруга княгиня Голицына, урождённая Валевская, познакомила меня с господином Александром Дюма, тот сразу же воскликнул: “Ах, сударыня, ведь я Вас огра­бил!” Я с изумлением смотрела на господина Дюма, который сказал: “Я говорю про Ваши оча­ровательные “Воспоминания” об императоре Александре. Я писал своего “Учителя фехтова­ния”. Мне была необходима книга о Санкт- Петербурге. Мой издатель указал на Вашу, где я позаимствовал всё необходимое”».

На русском языке мемуары графини Шуазель- Гуфье впервые появились в 20-м томе «Русской старины» за 1877 год. В Библиохронике пред­ставлено их первое отдельное русское издание 1879 года. В предисловии к нему говорится: «Сочинительница настоящих “Записок” по про­исхождению полька – графиня Тизенгауз. Она была в замужестве за камергером русского двора графом Октавием Шуазель-Гуфье, сыном извест­ного французского дипломата и путешествен­ника, который, будучи французским послом в Константинополе, в начале революции эми­грировал в Россию и, принятый в русскую службу, был директором Императорской Пуб­личной библиотеки. Воспоминания её об Алек­сандре I и Наполеоне I были изданы дважды: в первый раз в 1829 году и во второй раз в 1862 году со значительными изменениями. С этого последнего издания и сделан наш перевод… Если мы взглянем на записки графини Шуазель-Гуфье независимо от её политических и националь­ных суждений и пристрастий, то нельзя не при­знать несомненного интереса в фактической стороне её рассказа: в нём немало живых черт, которые удачно характеризует как личность императора Александра, так и положение поль­ской аристократии, поставившей себя под пере­крёстным огнём двух великих насмерть сразив­шихся противников».

Софья Шуазель-Гуфье родилась в 1790 году в семье польского дворянина Игнатуса Тизенга- уза, проживавшего в Вильне. Помимо Софьи, в семье были ещё два сына и дочь. После развода родителей Софья жила у своей крёстной – вдовы генерала Морикони, в её имении Товяны.

Весной 1812 года Виленскую губернию высо­чайшим рескриптом передали в ведение коман­дующего 1-й Западной армией М. Б. Барклая-де- Толли. Ряд последовавших посде этого указов запретил выезд из России, прекратилось регу­лярное почтовое сообщение. Всех мужчин, жив­ших на границе, вооружили пиками. Каждый крестьянин должен был иметь определённое количество провианта для возможных нужд армии. Из учреждений Вильны в Псков вывози­лись официальные документы, в том числе «секретные переписки, все казённые деньги и другие вещи, казне принадлежащие, а равно и часть архива из правительственных мест, кои хотя малое могут дать понятие о земле, как то: разного рода планы и географические карты, люстрации о числе домов и ревизские сказки; инвентари казённых имений и другие подобные бумаги». В губернии сосредоточились основные силы русских. В Вильне располагалась штаб- квартира стодвадцатитысячной 1-й Западной армии Барклая-де-Толли. В окрестностях Волковыска стояла тридцатисемитысячная 2-я Запад­ная армия П. И. Багратиона. 9 (21) апреля для инспекции войск в Вильно приехал Александр I. Виленская газета «Курьер Литовский» так описы­вала происходившее: «Самые желанные и горя­чие ожидания наши исполнились. В 2 ¹/2 часа пополудни (14 апреля, в Вербное воскресенье) мы увидели в наших стенах обожаемого монарха. Стократные выстрелы из пушек и звон колоко­лов известили об этом счастливом событии. Встретили государя императора военный министр главнокомандующий 1-й Западной армией Барклай-де-Толли с блестящей свитой корпусных генералов, дивизионных и других военных и гражданских чинов. Государь въез­жал верхом с предместья, называемого Антоколь. Вершины холмов, окружающих дорогу, башни, крыши, окна – всё было переполнено толпой народа разного звания. Во главе депутаций шёл городской магистрат. Ремесленные цехи шли с распущенными знамёнами и, опуская их, с барабанным боем отдавали приветственную честь. Евреи, по своему обряду, поднесением торы и хлеба выражали свои чувства. В предме­стье римско-католическое чёрное духовенство при своих монастырях, а капитул с белым духо­венством при кафедральном соборе в празднич­ном облачении поздравляли приближающегося монарха. От замковых ворот улицы, ведущие ко дворцу, с одной стороны занимало войско, рас­ставленное в три шеренги, а другую сторону занимала многочисленная толпа».

Во время пребывания в Вильне Александр I принимал во дворце духовенство, гражданские власти и военных, присутствовал на Пасхаль­ном богослужении в дворцовой церкви и смо­тре гарнизона города, был на торжественном балу, данном в его честь. Отправившись с ин­спекционной поездкой в Вилкомир, император по пути проезжал Товяны, где жила тогда Софья Тизенгауз. Первая их встреча была краткой: «Мы увидели в окна государя, подъезжавшего, несмо­тря на дурную погоду, в открытой коляске и окружённого военными верхом… Мы все сто­яли в сенях. Государь в самых изысканных вы­ражениях стал извиняться перед дамами, что он в сюртуке… Государь совершенно отказался от обеда, но выкушал чашку чая, затем благо­склонно раскланялся со всем обществом и от­правился в Вилькомир».

На обратном пути Александр вновь остано­вился в Товянах у графини Морикони: «Государь прибыл, мы побежали вновь встречать его на крыльцо. Он вышел из коляски, сбросил с себя шинель и предстал перед нами в полной форме со всеми орденами и при шарфе… На этот раз, так как государь был не в сюртуке, он показался мне истинным красавцем и вполне величествен­ным. Его величество сказал графине, что он как мог торопился поспеть к обеденному часу, но опоздал из-за дурной дороги. Тогда графиня, подстрекаемая всеми нами, решилась просить государя принять ночлег в Товянах». Император поужинал и переночевал в имении. Годы спустя графиня с упоением вспоминала о том, как она и дочь графини Морикони Доротея «бросились на постель совершенно одетые и провели ночь в разговорах о несравненной снисходительности нашего приветливого монарха… В обращении его с разными лицами у него всегда замечались разные оттенки: так, с лицами известного чина он обращался с большим достоинством и вме­сте с тем с приятностью; с приближёнными сво­ими – с ласкою почти дружескою; к пожилым женщинам относился с уважением, к молодым – с большою учтивостью, весьма тонко, почти кокетливо и с тем взором, который как бы улы­бался и в то же время глубоко пронизывал».

После возвращения Александра в Вильну несколько юных полек-аристократок – Софья Тизенгауз, Доротея Морикони, Мария Грабов- ская – стали фрейлинами императрицы, им были вручены фрейлинские шифры. Одновре­менно несколько молодых людей из знатных польских семей – Иосиф Сулистровский, Нико­лай Абрамович, Константин Тизенгауз, Игнатий Ляхницкий и Карл Пржездецкий – были пожа­лованы в камер-юнкеры.

Для того чтобы поздравить Александра I с при­бытием в Вильну, туда прибыл посланец Напо­леона – французский дипломат, генерал-адъю­тант граф Луи де Нарбонн. Графиня пишет о нём: «То был человек светский, приятного ума, блестящий, но непостоянный, совершенно не обладающий ни ловкостью, ни уверенностью в себе, ни трезвостью суждений, которые, впро­чем, никогда не встречаются в людях, ложно поставленных, поэтому граф Нарбонн мало был способен выполнить дипломатическое поруче­ние… Для посылки к Александру Наполеон выбрал Нарбонна, быть может, оттого, что в среде его воинственного двора Нарбонн был единственным представителем прежних обы­чаев, речь которого могла быть выслушана про­свещённым и утончённым Александром. Но несмотря на изящную лёгкость речи, Нарбонн на аудиенции у государя не сумел сказать ничего в пользу своего владыки… Выходя после аудиен­ции, он заметил: “Государь в своей сфере был так хорош, все его рассуждения имеют такую силу и так логичны, что я мог отвечать ему лишь несколькими обыкновенными придворными фразами”». На следующий день Нарбонн поки­нул Вильну. Считается, что после отчёта Нарбонна о пребывании в Вильне Наполеон двинул свои войска к границе России.

Шуазель-Гуфье описывает тот день, когда Александр узнал о вторжении Великой армии в пределы его империи. 12 (24) июня в имении Закрет был дан бал: «В восемь часов вечера при­был государь. Он был очень хорош в своём мун­дире Семёновского полка, с воротником синего цвета, ещё более выдававшим великолепие цвета его лица, которому любая женщина могла бы позавидовать… Все сошли ужинать, прелест­ную картину составляли чудный голубой свод, масса народу, иллюминация сада и пенистого каскада, замок, освещённый изнутри, и тихое сияние моей любимицы луны, которую госу­дарь далеко не романтически называл фонарём, хотя и находил, что она составляет лучшее во всей иллюминации. Погода стояла до того тихая, что свечи не гасли. Государь в конце ужина уехал, да он и не садился за стол, а всё время с видом полной весёлости переходил от одной дамы к другой… Государь удивительно умел держать роль, зная между тем, что пока в Закрете танцевали, в двадцати верстах от него разыгрывалось другое, гораздо более величе­ственное и торжественное зрелище: Наполеон переходил Неман с 600 000 воинов».

На следующий день Александр I покинул Вильну, а русское население города обратилось в бегство. Софья Тизенгауз вспоминает: «Улицы были запружены каретами, наполненными все­возможными вещами: постелями, люльками, клетками с перепуганными и бьющимися пти­цами. Вся ночь прошла в шуме от этого бегства… Всю ночь русские войска проходили через город и, перейдя реку, сожгли деревянный мост. Фран­цузы вошли в Вильну с противоположной сто­роны. Полк князя Доминика Радзивилла прошёл по нашей улице – то были польские уланы в своих прелестных мундирах… Я стояла на бал­коне замка. Они с улыбкой отдавали мне честь». Происходившее очень напоминало недавнюю встречу Александра: «Народ веселился на ули­цах, площадях, крича “виват!”, и, спускаясь к реке, подбирал оружие, которое русские, отступая, там побросали. Муниципалитет с рас­пущенными знамёнами вышел подносить импе­ратору Наполеону ключи от города». Однако вскоре население испытало на себе наступле­ние военного времени: «Между тем начался гра­бёж. Вне города и по деревням совершались неслыханные бесчинства: церкви были огра­блены, священные сосуды осквернены, даже кладбища не были пощажены, несчастные жен­щины оскорблены!.. Три дня в армии не было хлеба. Русские повсюду на пути французов сожгли хлебные запасы и мельницы… В Вильне солдатам выдавался хлеб из столь дурной муки и так дурно испечённый, что если бросить в стену, то он прилеплялся к ней… В кавалерии не было фуража, и для прокормления лошадей в конце июня снимали с полей хлеб! Несчаст­ные животные мёрли как мухи, и их трупы бро­сали в реку. Повар моего отца перестал подавать нам рыбу и раков вследствие их дурного запаха. Уныние овладело всеми слоями общества».

Виленским дамам-аристократкам надлежало явиться для представления Наполеону. Софья Тизенгауз единственная пришла с фрейлин­ским шифром российского двора. Она вспоми­нала: «Я увидела маленького, толстого и коро­тенького человека в зелёном мундире, вырезан­ном на груди, и в белом жилете… К великому моему удивлению, вид этого поистине обаятель­ного человека не произвёл на меня того впечат­ления, на которое я могла рассчитывать… Устре­мив свой орлиный взор на мой шифр, Наполеон спросил меня: “Какой знак отличия надет на Вас?” – “Фрейлинский шифр двора их величеств государынь императриц всей России”. – “Следо­вательно, Вы русская?” – “Нет, я только имею фрейлинский знак”». Во время двухнедельного пребываия Наполеона в Вильне непрерывно давались балы и приёмы. Было сформировано временное правительство Великого княжества Литовского, в которое вошёл и отец Софьи – Игнатий Тизенгауз. По указу Наполеона времен­ное правительство сформировало националь­ную гвардию, состоявшую из нескольких пол­ков. «Брат мой, – писала графиня о Константине Тизенгаузе, – был произведён в полковники, впрочем, это обстоятельство нисколько не оза­бочивало его. Он не имел никакого понятия о службе… Другой мой брат, Рудольф, сформи­ровал на свои средства целую роту из конных артиллеристов».

Однако вскоре ситуация изменилась. С мо­мента выхода наполеоновской армии из Москвы «общая тревога сообщилась и Вильне». Отряды казаков стали показываться в нескольких вер­стах от города, а виленские улицы наводнили отступающие части: «Все, кто возвращался из армии, достойны были сожаления: они были из­мучены усталостью, холодом, голодом! Вид их заставлял содрогаться! О, что за бич война!.. По­всюду ничего другого не было видно, кроме сол­дат, офицеров в таком виде, что не было возмож­ности узнать, к какому полку или чину принад­лежат, до того одеяние было странно: все они закутаны были в бархатные шляпы вместо кира­сирских касок, в чёрные атласные плащи, из-под которых виднелись кавалерийские шпоры… Другие были завёрнуты в церковные одеяния, в мантии, священнические ризы, напрестоль­ные пелены, и всё это было надето одно на дру­гое, для того чтобы спасти себя от стужи, кото­рую ничем нельзя было предотвратить. Нако­нец, на некоторых надеты были женские меховые одежды, рукавами которых они обма­

тывали себе шеи, а другие тащили шерстяные одеяла, даже саваны и покровы – мрачные на­ряды, зловещие вестники смерти, они подвига­лись, изображая этим историческим маскара­дом угасавшую славу великого победителя. Ни пехота, ни кавалерия, ни артиллерия не призна­вали более власти. В беспорядке, без дисци­плины, почти без оружия, лишённые вследствие чрезмерной нужды и физических страданий всякого чувства, за исключением храбрости, ко­торая никогда не покидает француза, они шли толпами, устилая все дороги трупами и взывая к отечеству о помощи». Многие из тех, кто от­крыто поддерживал Наполеона, теперь спешили скрыться. «Друзья, родные, знакомые – все бе­жали из Вильны, – рассказывала Шуазель- Гуфье. – Мои братья уехали, а отец был наготове ехать, но находился в сильной тревоге, как ему поступить: если решиться уехать, то, значит, по­терять все свои именья, если оставаться, значит, подвергать себя, быть может, ссылке в Сибирь». В итоге Игнатий Тизенгауз всё же решил поки­нуть Вильну, однако оставил там свою дочь в на­дежде, что благоволение Александра I поможет ей спасти и семью, и состояние.

Александр I, приехав в Вильну 9 (21) декабря 1812 года, первый же вечер провёл у графини Тизенгауз: «Только мы уселись, я рассказала всё, что происходило во время представления и пре­бывания Наполеона. Это понравилось импера­тору… Потом он заговорил со мной о отце, отчего у меня сердце забилось, и сказал, чтобы я пред­ложила отцу возвратиться, уверяя при том, что прошлое забыто… Дошло дело до моих братьев, вооружившихся против него! Я страшно мучи­лась. Надо было вытягивать из меня одно слово за другим, а Александр говорил о том, как о самом естественном деле, упоминая о полке моего брата, как будто полк этот служил ему… Что каса­ется до полка брата, то он не был в действии, и брат мой распустил его и хорошо сделал по обстоятельствам, отослав тысячу этих молодых и храбрых крестьян возделывать поля вместо того, чтобы губить свою жизнь на больших дорогах без всякой цели и последствий. Брат догнал французов один, его подвергли допросу. На предложенные ему вопросы он отвечал: “Мой полк и Великая армия подверглись одинаковой участи”. Тогда допрашивавшие замолчали. Брат мой очутился в Париже и получил крест Почёт­ного легиона».

30 августа 1814 года Александр I даровал амни­стию жителям Литвы, выступившим на стороне Наполеона, и те смогли вернуться в свои жилища. Софья Тизенгауз продолжала встре­чаться и переписываться с Александром I. Их пути пересекались в Вильне, Товянах, Варшаве, Санкт-Петербурге. В 1818 году Софья вышла замуж за графа Октавия де Шуазель-Гуфье. Александр I писал ей: «Так как я Вас глубоко уважаю, то и желаю Вам всякого счастья по слу­чаю Вашего бракосочетания совершенно искренно… Сохраните меня в Вашем воспоми­нании и будьте уверены, что я вполне это оценю». Вскоре у графини родился сын, назван­ный, естественно, Александром. В августе 1824 года в Санкт-Петербурге он был крещён: его восприемником стал император. Уехав из Рос­сии уже после смерти Александра I, графиня Шуазель-Гуфье много путешествовала. Послед­ние годы жизни она провела в Ницце. Кроме воспоминаний, ею были изданы несколько исторических романов. И хотя писала она по-французски, в литовских учебниках её называют одной из первых женщин-писа­тельниц Литвы.

Шуазель-Гуфье Софья, урождённая Тизенггауз, графиня (Choiseul-Gouffier, Sophie de Tisenhaus, comtesse de; 1790–1878)

Воспоминания об императоре Александре I и императоре Наполеоне I. Санкт-Петербург: Типография В.И. Грацианского, 1879. 232 с. В полукожаном переплёте времени издания. Крышки оклеены «мраморной» бумагой. На корешке золототиснёный орнамент, в верхней части золототиснёное заглавие «Шуазель-Гуфье. Воспоминания», в нижней – тиснённый золотом суперэкслибрис: «В. С.». 20х12,5 см. В тексте читательские пометы простым карандашом.