Живописные очерки Константинополя (1855 год)
«Стамбул гяуры нынче славят...». Эти пушкинские слова могли бы послужить эпиграфом к выпущенной в 1855 году книге «Живописные очерки Константинополя».
Легендарный город с двадцатипятивековой историей; город, расположенный сразу в двух частях света; священный город для двух крупнейших религий; город, самой природой созданный для того, чтобы служить мостом между Востоком и Западом, - Константинополь издавна привлекал внимание правителей России, традиционно осознававших себя прямыми наследниками Византии. Показателен пример Екатерины Великой, пожелавшей назвать одного из своих внуков Константином в надежде, что со временем тот займёт константинопольский престол.
Однако авторы-составители «Живописных очерков» принципиально решили отказаться от политических проблем, о чём заявили уже в предисловии к книге: «Оставляя в стороне вопросы важные и глубокие наблюдения, издатели желают остановиться на одном элементе древнего Стамбула, именно элементе поэтическом. Не помышляя ни о статистических данных, ни об учёных умозрениях, они имеют в виду представить своим читателям «Живописный Константинополь» - и ничего более. С этой целью они дали в своей книге первое место рисовальщику. Текст служит лишь необходимым дополнением рисунков, помогает читателю проникнуть в мысль художника, перенестись в мир, выбранный им для своего творения».
Рисунки, о которых идёт речь, - 26 великолепных гравюр на стали, изображающих сцены повседневной жизни турецкой столицы. Имя художника не называется, однако установить его нетрудно: в книге воспроизведены известные работы Томаса Алломома (1804-1872), англичанина, прославившегося зарисовками картин городского и сельского быта в ряде стран Европы и Азии.
Тексты же, сопровождающие гравюры Алломома, в соответствии с обещаниями издателей, - лишь развёрнутый комментарий, пространное повествование на тему того или иного изображения. Так, вид Босфора дополняется рассказом о том, что значит для Константинополя море, какие легенды и драматические истории с ним связаны. Рядом с интерьерами крупнейших городских мечетей помещены описания религиозных обрядов мусульман. Следом за картинкой, запечатлевшей турецкую баню, следует глава, посвящённая этому столь любимому константинопольцами всех сословий месту времяпрепровождения: «У кого много охоты к местному колориту и сильным ощущениям (физическим скорее, чем нравственным), тот, бесспорно, ощутит немалое удовольствие, явившись в одну из константинопольских бань, надев на ноги высокие деревянные подставки (ибо по каменному горячему полу нельзя ходить босыми ногами) и, в дополнение банных операций, вручив своё бренное тело в распоряжение атлета-художника по банной части. Путешественник, решившийся на подобное дело, будет растянут на гладком помосте из мрамора; его окатят небольшим количеством воды, а затем предадут разным мучениям. Банщик станет выворачивать члены франка, колотить его по спине ладонью, проводить большим полосы на его спине и, совершая все эти ужасы, довершать отчаяние жертвы своим собственным, величаво спокойным, видом. Иногда банщики турецких бань приходят в артистический восторг. В минуты такого порыва они оборачивают своего пациента кверху ногами, приподнимают его с помоста и снова кидают на горячий мрамор и в довершение спектакля вскакивают сами ему на спину. Чем больше расслабится посетитель турецкой бани, вследствие жары и неистовых операций артиста по банной части, тем сильнее наслаждение, ожидающее его впоследствии. Медленно, едва ступая, опираясь на своего бывшего мучителя, идёт наш любитель в светлую, не очень жаркую комнату, где уже ожидает его чистый матрас, тонкое покрывало и где лежат, преохоты к еде). За коротким периодом оживления сил, биения сердца идут долгие минуты агонии, так любимой на Востоке, агонии безвредной, составляющей лучшее наслаждение посетителей кофейной. Закурив трубку с длинным чубуком, особа, выпившая кофе, садится, поджав ноги, на диван и на диване остаётся весьма долго, изредка спрашивая себе ещё крошечную чашку кофе и ещё одну трубку».
В целом «Живописные очерки Константинополя» претендовали на то, чтобы стать незаменимым спутником для праздных туристов - в ту пору ещё сравнительно данные райским мечтам, особы, за несколько минут до того выдержавшие банную пытку. Комната успокоения, убранная с некоторою роскошью, всегда поразит собой европейского посетителя. В ней часто бьёт фонтан, стены, своды и колонны напоминают о чём-то ленивом и чисто восточном, между тем как фигуры совершенно довольных мусульман приятно оживляют всю оригинальную картину. Тут можно просиживать целые дни. Для турецких женщин баня есть клуб, пикник, раут, любимое развлечение».
Другая слабость обитателей Стамбула, которую сочли необходимым отметить составители книги вместе с художником, -турецкий кофе. «Кофе, сваренный на турецкий манер, - пишут они, - горче и крепче нашего, пьют его без сливок, оттого он действует раздражительнее и отбивает аппетит (арабское слово «каве» значит - лишающий немногочисленной, но уже заметно прогрессировавшей разновидности путешествующих.
Экслибрис на переднем форзаце представленного в Библиохронике экземпляра указывает на то, что он принадлежал великому князю Владимиру Александровичу. Третий сын императора Александра II, генерал от инфантерии, член Государственного Совета, сенатор, главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, почётный член Императорской Академии наук, президент Императорской Академии художеств, попечитель Румянцевского музея, Владимир Александрович имел основания для особо пристального внимания ко всему, что было связано с историей и бытом Турции: во время русско-турецкой кампании 1877-1878 годов он принимал участие в боевых действиях, командуя 12-м армейским корпусом.
Живописные очерки Константинополя. С 26 картинками, гравированными на стали в Лондоне. Издание А.И. Давыдова. Санкт-Петербург: В типографии Эдуарда Праца, 1855. [4], 126 с., 26 л. иллюстраций. В полукожаном переплёте конца XIX века. На корешке - тиснённое золотом заглавие и золототиснёные геометрические рамки. Крышки обтянуты зелёной тканью. Форзацы жёлтой бумаги. 20,5x14 см. На переднем форзаце экслибрис великого князя Владимира Александровича (1847-1909).