- Год шестидесятилетия Октябрьской ре­волюции начался с трагических событий: в январской Москве в течение одного часа прогремели три взрыва - первый в метро на перегоне близ станции «Первомай­ская», два других - в центре. По городу поползли слухи о сотнях погибших...

- Тогда в наш лексикон еще не вошел тер­мин «террористический акт», а понятие «тер­роризм» казалось атрибутом исключительно далеких зарубежных стран. Информацию печатали скудно, поэтому, по обыкновению, сведения о жертвах передавались по «сара­фанному радио». Многие наверняка думали: а ведь и я мог там быть. Но граждане не сом­невались, что наши доблестные органы быс­тро найдут убийц и те понесут заслуженное наказание. Так и произошло: преступниками оказались якобы армянские националисты экстремистского толка. Процесс сделали за­крытым, их приговорили к высшей мере.

- А следом, в феврале, - страшный по­жар в гостинице «Россия», во время кото­рого погибли около пятидесяти человек...

- Официально почти ничего не сообщали. По-моему, через несколько дней появились две строчки в «Правде». Как обычно в таких случаях, трагедия обросла слухами о коли­честве жертв и причинах пожара. О поджоге говорили сразу, потом версия укрепилась.

- Теперь о радостном событии: в стра­не выпустили аж два миллиона автомо­билей. Правда, большая часть ушла на экспорт. А на небосклоне советского автопрома взошла звезда в виде «Нивы», которая якобы удивила даже Западную Европу. Ты не приобрел первый советский внедорожник?

- В тот момент не было необходимости менять машину. «Нива» все-таки в основном подходила для сельской местности: вездеход, что-то вроде современного «лендровера». Еще не устраивало в «Ниве» отсутствие багажника. Я ведь любил плавать на байдарке, а она в сложенном состоянии занимала опреде­ленное место. Однажды по моей глупости произошло неприятное событие, чуть ли не трагедия. Вместе с женой и маленьким сыном приехали в Долгопрудный. Я снял с крыши «Жигулей» байдарку, разложил ее на берегу и уговорил Маринку, которая, кстати, не умела плавать, выехать без всяких спасательных средств на фарватер канала Москва - Волга. По воде стремительно неслись «ракеты», я лавировал между ними на нашем суденышке, которое нещадно болтало. Как мы выбрались из той ситуации, одному богу известно. Боль­ше в столь рискованные плавания с женой и ребенком не пускался. А спустя годы тот эпизод, обросший разнообразными трагико­мическими подробностями, вызывал у моих слушателей уже не содрогание, а гомериче­ский хохот. Я вообще считаю, что самоирония заставляет улыбаться подавляющее боль­шинство окружающих. Если же говорить о врожденном чувстве юмора, то это настоящий дар. Конечно, когда клоун в цирке неудачно падает на арену, надевает ведро на голову или теряет штаны, зрители смеются. Но, выходя из зала, уже на ступенях или в раздевалке, не в состоянии вспомнить, над чем смеялись...

- В 77-м году при наличии денег, мне ка­жется, на рынке можно было приобре­сти практически все, во всяком случае, продукты уж точно. Так?

- Пожалуй. Я любил ходить на Централь­ный рынок, посещал и Палашевский в рай­оне Большой Бронной улицы, и Тишинский, и Ленинградский (бывший Инвалидный). В столице функционировали колхозные рын­ки, на которых без опасения за свое здоровье москвичи отоваривались овощами, фрук­тами, творогом и сметаной. Никто не сом­невался в доброкачественности продуктов. Наоборот, с наслаждением пробовали товар у деревенских тетушек в чистых платочках и белых нарукавниках.

Центральный рынок считался самым орга­низованным. Правда, во дворе слева и справа от основного здания стояли длинные деревянные прилавки, и рядом с законными торговцами могли примоститься бабушки с редиской, укропом или цветочками. Не помню, чтобы их гоняли патрули, а тем более милиция.

Замечу, на рынках тех лет не возникало скандалов, каких-то напряженных ситуаций.

Я никогда не был особенным гурманом: что есть, то есть. Но рынки посещал с удо­вольствием. Хотя бы ради суеты, возгласов и ароматов. Не забыть ряды ведер с квашеной капустой с бордовыми капельками клюквы! Пробуй сколько хочешь! Любая из теток-про­давщиц предлагает тебе щепотку истекающего соком лакомства. А срез хрустящего соленого огурчика? Непередаваемые ощущения!

- Для поклонников творчества Алек­сандра Галича трагической новостью стала его смерть в Париже.

- Он погиб в изгнании и при странных об­стоятельствах! Это печально. Песни Галича имели невероятную притягательную силу, ведь он пел о наболевшем, за что его невзлю­били власти.

- Заканчивалось и последнее десятиле­тие жизни Владимира Высоцкого. В 70-е годы, пожалуй, не нашлось бы в стране человека, который не знал его песен...

- В эти годы он был уже стопроцентно по­пулярен, и не только за счет песен. Народ лю­бил его за роли в художественных фильмах, кто-то ходил на Таганку только ради него. До сих пор не понимаю, как человек, родив­шийся в 1938 году, настолько глубоко чувст­вовал и так проникновенно передавал окру­жающим трагедию войны. Известно, что, слу­шая «Черные бушлаты», «Мы вращаем Землю», «Тот, который не стрелял», «Он не вернулся из боя», «Штрафные батальоны», многие не сомневались, что автор - участник Вели­кой Отечественной...

- Недаром почти каждый концерт он начинал песней «На братских могилах не ставят крестов». Аудитория сразу чувствовала, что ему можно верить.

- Каким-то образом еще укладывается в голове, что Лев Николаевич Толстой создал «Войну и мир» спустя пятьдесят с лишним лет после изгнания Наполеона из России. Это все-таки исторический роман. К тому же у писателя за плечами была военная служба на Кавказе и в Севастополе. Но как Высоцкий сумел понять и точно передать психологию фронтовика, не побывав сам на передовой под пулями, остается для меня загадкой. Я преклоняюсь перед его талантом.