- В 74-м в твоей жизни произошла трагедия - умерла мама...

- Да, накануне, 17 июня, я пришел к ней и сообщил, что ВАК утвердил ее сына доктором наук. Никогда не забуду мамину фразу: «Ну, вот, я, наконец, все сделала в этой жизни...» Мы допоздна смотрели по телевизору футбол: проходило очередное первенство мира. А ночью ее не стало... Хорошо помню, как с женой сопровождали маму в карете «Скорой помощи» в Боткинскую больницу. Потом ее «оформляли» в приемном покое, а нам приказали почему-то подняться на третий этаж и ждать там. Вскоре на лестничной площадке появились две дамы в белых халатах, беседовавшие о чем-то своем. Я подбежал к ним и, задыхаясь от волнения, спросил про маму. Одна из них произнесла: «Мы ничего не смогли сделать!» и отвернулась. Маме было неполных 66...

- Совсем немного...

- Понимаешь, то поколение пережило ужасные стрессы. И самые страшные из них -война и голод детей. А еще страх за мужа, который в любую минуту мог погибнуть.

- Год связан с отставкой американского президента Ричарда Никсона - первой в истории Соединенных Штатов Америки отставкой главы государства...

- Уотергейтский скандал стал неожиданной новостью, но, если честно, мое внимание не концентрировалось на политике. Мы работали, как говорится, «часов не наблюдая». Испытания наших «изделий» проводились жестко в срок, по плану, и ни на что другое мы не отвлекались.

- В сентябре семьдесят четвертого в Москве разогнаны так называемую Бульдозерную выставку. Наверняка то событие не прошло мимо твоего внимания...

- Разумеется. Искусство нонконформистов стало абсолютно революционным и даже сногсшибательным для людей, воспитанных на социалистическом реализме. Разгром выставки на окраине Москвы в Беляево получил большой резонанс, история взбудоражила людей: никто не понимал, зачем понадобилось уничтожать полотна при помощи спецтехники, а художников задерживать и избивать. В тот день, по рассказам очевидцев, шел дождь, и бульдозеры буквально вкапывали картины в грязь... Но недели через две власти пошли на уступки и разрешили провести такую же выставку в Измайловском парке. Там обошлось без погромов, смотреть картины пришло немало людей, мы с женой в том числе. Запреты только подогревают интерес. Так что устроители неофициальных выставок привлекли внимание граждан к экспериментальному искусству, казавшемуся необычным после привычной нам Третьяковки с ее классической живописью. Далеко не каждый так же легко воспримет «Гернику» Пикассо, как, например, «Портрет незнакомки» Крамского.

Насколько я знаю, вернисаж в Измайлово, вошедший в историю как «четыре часа свободы», дал дорогу другим выставкам авангардистов, которые мы начали посещать.

Советские люди уже прочитали «Один день Ивана Денисовича», другие публикации «Нового мира», «Мастера и Маргариту», вышедшую в журнале «Москва», поэтому были подготовлены к восприятию чего-то нового, неофициального.

- Наверняка не прошло мимо вашей семьи событие, связанное с невозвращением из Канады солиста Кировского театра Михаила Барышникова, выступавшего в составе труппы Большого театра...

- В хореографическом училище, где работала жена, горячо обсуждали инцидент. Но в те годы регулярно кто-нибудь оставался на Западе: то матрос, то артист, то писатель. Это вызывало больше сожаления, чем осуждения. А к газетным публикациям, клеймившим позором «невозвращенцев» под рубрикой «по просьбам трудящихся», многие относились равнодушно, иногда иронично, но всегда скептически.

- Позже, говоря о том времени, характеризовали его, как начало застоя...

- Слово «застой» появилось спустя годы при оценке того периода. Просто те или иные упущения лучше видны на расстоянии. До конца семидесятых большинство граждан верили: партия и правительство вершат правое дело, в первую очередь по укреплению обороноспособности страны.

- А почему именно до конца семидесятых?

- Началось постепенное «размывание» конструкторской команды профессионалов людьми конформистского толка, а именно: на должности главных и генеральных конструкторов фирм приходили люди, обладающие в большей степени связями, чем компетенцией, что влияло на результативность работы. К тому же, основная часть общества жила тогда по формуле писателя Ильи Зверева, выведенной в его книге «Трамвайный закон». Наверняка помнишь таблички на трамвайных окнах той поры с указанием «не высовываться!» Возможно, та формула и привела в результате к застою, о котором мы рассуждаем. Да и у Галича есть злые строчки: «Мы-то знаем - доходней молчание, потому что молчание - золото!»

- Ну но «трамвайному закону» многие живут и сегодня. Он весьма удобен и может уберечь от неприятностей. «Не высовывайся!» и будешь цел и невредим... Перейдем к другому виду транспорта. В 74-м году ты катался на «Жигулях»?

-              Да, отстоял ночные очереди, записался на машину и получил ее, наконец, в начале 70-х. Между прочим, я благополучно отъездил на тех «Жигулях» лет шестнадцать. Замена автомобиля давалась нелегко и с финансовой, и с организационной точки зрения. Вообще отмечу, с машинами расставался тяжело, ведь с ними связывались не только перемещения по Москве, по стране, но и определенные события в жизни. Скажем, в свадебное путешествие мы с женой отправились по Закарпатью на «Москвиче-402». И немало других памятных моментов ассоциируется с этой машиной.

- Ты ведь владел и «Волгой»?

- Недолго. На «Волге-21», как уже рассказывал, я, к несчастью, сбил человека. Получив машину из милиции после окончания следственных действий, немедленно продал: не мог на ней ездить после случившегося. Полагаю, мама ушла из жизни так рано еще и потому, что переживала и очень беспокоилась, чем кончится следствие, волновалась за сына. Я же не могу забыть тот трагический эпизод на дороге и, повторяю, до сих пор ощущаю вину.