Басни (1815 год); Басни (1835 год)

Иван Крылов

30 октября 1813 года штабс-капитан К. Н. Батюш­ков писал из находившейся в Германии Дей­ствующей армии в Санкт-Петербург своему «другу-стихотворцу» Н. И. Гнедичу: «Скажи Кры­лову, что ему стыдно лениться: и в армии его басни все читают наизусть. Я часто их слышал на биваках с новым удовольствием. Вам надобно приучать нас к языку русскому, вам должно про­славлять наши подвиги, и между тем как наши воины срывают пальмы победы, вам надобно приготовлять им чистейшее удовольствие ума и сердца».

К началу Отечественной войны Ивану Андре­евичу Крылову было сорок три года. Рано оставшийся без отца и сызмальства зарабаты­вавший на жизнь канцелярской службой, он с пятнадцати лет пробовал себя на литератур­ном поприще, отдавая дань то лирической поэзии, то прозе, то драматическим произве­дениям, и везде достигал признания. Но всена­родную известность ему принесли басни, жанр, к которому он обратился сравнительно поздно, тридцати семи лет от роду, в 1806 году. До начала войны он успел выпустить две небольшие книжки басен (в 1809 и 1811 годах), однако и после новые крыловские басни регу­лярно появлялись в российских периодиче­ских изданиях. В период наполеоновского нашествия едва ли не главной трибуной для баснописца стал журнал «Сын отечества», соз­данный в те дни для поддержания патриотиче­ского настроя в обществе.

Петербуржец, служащий Императорской Пуб­личной библиотеки, Крылов узнавал о ходе бое­вых действий из официальных реляций, писем знакомых, находившихся в армии или бежав­ших от наступавшего неприятеля, и, конечно же, по клубившимся в обществе противоречивым слухам, которые в изобилии рождаются в любую смутную эпоху. Поэтому басни Крылова эпохи Отечественной войны и Заграничных походов, помимо литературных достоинств, интересны как летопись российского общественного мне­ния, воспринятого человеком с недюжинным, трезвым, практическим умом, каковым обладал знаменитый баснописец.

Одним из первых откликов Крылова на про­тивостояние с Наполеоном можно считать известную басню «Кот и Повар» с её знамени­тым «а Васька слушает да ест»:

Какой-то Повар, грамотей,
С поварни побежал своей
В кабак (он набожных был правил
И в этот день по куме тризну правил),
А дома стеречи съестное от мышей
Кота оставил.

Но что же, возвратясь, он видит?
На полу Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,
Припав за уксусным бочонком,
Мурлыча и ворча, трудится над курчонком.
«Ах ты, обжора! ах, злодей! -
Тут Ваську Повар укоряет, -
Не стыдно ль стен тебе, не только что
                                                             людей?»
(А Васька всё-таки курчонка убирает.)

Как известно, тактика «отступательной» войны, избранная сначала М. Б. Барклаем-де-Толли, а затем М. И Кутузовым, вызвала недоволь­ство значительной части русского общества и породила обвинения в нерешительности, которую, как считали многие, следовало немед­ленно искоренить. Именно так следует пони­мать заключительные строки басни:

А я бы повару иному
Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить по-пустому,
Где нужно власть употребить.

Но пройдёт совсем немного времени, и Кры­лов напишет «Обоз», где «добрый конь» осто­рожно, шаг за шагом спускает с крутой горы воз с горшками, а сверху его ругает за медли­тельность молодая лошадь, которая, наконец, решает преподать своему товарищу наглядный урок:

«Гляди-тко нас, как мы махнём!
Не бойсь, минуты не потратим,
И возик свой мы не свезём, а скатим!»
Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь,
Тронулася лошадка с возом в путь;
Но только под гору она перевалилась,
Воз начал напирать, телега раскатилась...
По камням, рытвинам; пошли толчки,
                                                                Скачки,
Левей, левей, и с возом — бух в канаву!
Прощай, хозяйские горшки!..

Принято считать, что в «Обозе» Кутузов пере­осмыслил своё отношение к отступлению рус­ских армий в глубь страны, а мораль басни прямо указывала на тех, кто некогда уже пытался преподать урок осторожному Кутузову, настаи­вая на проведении сражения при Аустерлице:

Как в людях многие имеют слабость ту же:
Всё кажется в другом ошибкой нам;
А примешься за дело сам,
Так напроказишь вдвое хуже.

Ещё один отзыв на начальный этап войны -басня «Раздел», где торгаши, застигнутые пожа­ром во время делёжки денег, бранятся между собой, требуя свою долю, вместо того, чтобы спасать дом и товар:

Забывши, что пожар в дому,
Проказники тут до того шумели,
Что захватило их в дыму,
И все они со всем добром своим сгорели.
В делах, которые гораздо поважней,
Нередко от того погибель всем бывает,
Что чем бы общую беду встречать дружней,
Всяк споры затевает
О выгоде своей.

По мнению комментаторов, речь здесь идёт о возникших с началом Отечественной войны разногласиях в высшем политическом и воен­ном руководстве империи. Противостояние М. Б. Барклая-де-Толли и П. И. Багратиона, А. А. Арак­чеева и Ф. В. Ростопчина, взаимная неприязнь многих из тех, кто был облечён властью, вызывали у современников опасение за успех общего дела.

Уже совсем иные настроения царят в едва ли не самой известной крыловской басне 1812 года -«Волке на псарне», напечатанной в октябрьской книжке «Сына отечества». Исследователи счи­тают, что замысел басни возник у Крылова после 23 сентября, т.е. после приобретшего широкую огласку приезда в Главную квартиру русской армии посланца Наполеона Ж.-А. Лористона с предложениями о мире. Миссия Лористона завершилась неудачей, а две недели спустя, 6 октября, состоялось Тарутинское сражение, закончившееся победой русских. Именно эти два события и побудили Крылова сочинить «Волка на псарне». Вот как о них рассказывается в басне:

Пустился мой хитрец
В переговоры
И начал так:
«Друзья! к чему весь этот шум?
Я, ваш старинный сват и кум,
Пришёл мириться к вам, совсем не ради ссоры;
Забудем прошлое, уставим общий лад!
А я не только впредь не трону здешних стад,
Но сам за них с другими грызться рад
И волчьей клятвой утверждаю,
Что я...» - «Послушай-ка, сосед, -
Тут ловчий перервал в ответ, -
Ты сер, а я, приятель, сед,
И волчью вашу я давно натуру знаю;
А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой».
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

Известно, что Иван Андреевич передал спи­сок басни жене Кутузова, Екатерине Ильиничне, а та переслала его мужу. Сохранилось несколько мемуарных свидетельств о символическом эпи­зоде, когда после четырёхдневного сражения под Красным, где французы потеряли от 6000 до 13 000 убитыми, от 20 000 до 26 000 плен­ными, 230 орудий и лишь чудом избежали пол­ного разгрома, воодушевлённый Кутузов в при­сутствии группы офицеров прочитал «Волка на псарне». При словах «а я, приятель, сед», он снял фуражку и несколько раз взмахнул ею над своей седой головой.

Написание басни «Ворона и Курица» явилось следствием той пропагандистской войны, кото­рую развернули на своих страницах россий­ские периодические издания. Так, журнал «Сын отечества» опубликовал заметку о голодавших в Москве французских солдатах, которые, якобы, «ежедневно ходили на охоту стрелять ворон и не могли нахвалиться своим soupe aux corbeaux (вороньим супом - фр.)». В связи с этим журнал предлагал известную русскую поговорку «попал, как кур во щи» заменить на «попал, как ворона во французский суп». Сюжет сильно преувеличивал бедственное положение солдат Великой армии в захваченной ими Москве, но пришёлся по вкусу русскому читателю. Создан­ные по его мотивам гравюра И. И. Теребенёва и басня Крылова придали ему достоверность исторического факта и закрепили в народном сознании.

Когда Смоленский Князь,
Противу дерзости искусством воружась,
Вандалам новым сеть поставил
И на погибель им Москву оставил,
Тогда все жители, и малый и большой,
Часа не тратя, собралися
И вон из стен московских поднялися,
Как из улья пчелиный рой.
Ворона с кровли тут на эту всю тревогу
Спокойно, чистя нос, глядит.
«А ты что ж, кумушка, в дорогу? -
Ей с возу Курица кричит. -
Ведь говорят, что у порогу
Наш супостат».
«Мне что до этого за дело? -
Вещунья ей в ответ. - Я здесь останусь смело.
Вот ваши сестры - как хотят;
А ведь Ворон не жарят, не варят:
Так мне с гостьми не мудрено ужиться,
А может быть, ещё удастся поживиться
Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь.
Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»
Ворона подлинно осталась;
Но, вместо всех поживок ей,
Как голодом морить Смоленский стал гостей -
Она сама к ним в суп попалась.

Так часто человек в расчётах слеп и глуп.
За счастьем, кажется, ты по пятам несёшься;
А как на деле с ним сочтёшься -
Попался, как ворона в суп!

Написав «Щуку и Кота», Крылов поддержал общественное мнение, обвинявшее адмирала П. В. Чичагова в том, что Наполеону удалось избежать пленения у Березины. История о «зуба­стой Щуке», которая решила заняться «коша­чьим ремеслом» и половить в амбаре мышей, а вместо этого «чуть жива лежит, разинув рот, и крысы хвост у ней отъели», напоминала чита­телю, что Чичагов не только не остановил про­тивника, а, напротив, спешно отступая от Бори­сова, потерял значительную часть обоза. Что касается афористичной морали басни:

Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,

то она прямо осуждала адмирала, взявшегося не за своё дело и оказавшегося неспособным руково­дить армией на суше. Между тем, совершенно иную, но также по-своему логичную точку зрения высказал о событиях вокруг Березины Ф. Ф. Вигель, человек умный, проницательный и хорошо информированный: «Судьба Наполеона, казалось, решена. Все только рассчитывали пространство, по коему оставалось ему бежать, и с нетерпеливым любопытством ожидали, как зрелища, решитель­ную его гибель. Странно и непонятно! Без всякого знания местностей, ещё прежде чем достиг он Березины, народный глас уже избрал берега её местом его казни. Молдавская армия в соедине­нии с резервною под предводительством Чича­гова шла с юга к нему навстречу. Большая армия сначала шла по пятам его, но, утомлённая беспре­рывною погоней за ним, начинала отставать... С правой стороны шибко приближался к нему Витгенштейн, победитель трёх маршалов - Макдональда, Удино и Виктора - с корпусом, усилен­ным петербургским ополчением и войсками, из Финляндии выведенными. Ужасами переправы через знаменитую с тех пор Березину не могла быть удовлетворена в нас жажда мести: нам пода­вай самого Наполеона, а он ускользнул. И теперь ещё не знаю, обвинять ли следует Чичагова или оправдывать его? Нельзя изобразить общего на него негодования: все состояния подозревали его в измене, снисходительнейшие кляли его неискус­ство, а Крылов написал басню о пирожнике, кото­рый берётся шить сапоги, т. е. о моряке, началь­ствующем над сухопутным войском. От воинов, беспристрастных очевидцев и сведущих в этом деле судей, гораздо после слышал я, что Чичагов невзначай оказал тут великую услугу России. Он не пошёл туда, где мог бы остановить Наполеона. Но кто знает: сей последний в отчаянном положе­нии мог бы опрокинуть его небольшую армию и пойти в Минск, где среди изобилия находился Шварценберг с австрийскими и саксонскими вой­сками, сомнительными союзниками, но тогда ещё обязанными подкрепить его. Узнав, где Чичагов стережёт его, Наполеон предпочёл кинуться на открытый, но ужасный путь к Вильне, который без сражений довершил истребление его армии».

У Крылова были и другие басни, в которых слышатся отзвуки Отечественной войны, Загра­ничных походов и последовавшего за ними переустройства Европы.

Это - «Крестьянин и Змея», где в иносказа­тельной форме повествовалось о судьбе «вымо­розков» - попавших в плен солдат и офицеров Великой армии, которые, осев в России, стали наниматься гувернёрами и учителями в дво­рянские семьи. Подобно им, у Крылова:

Змея к Крестьянину пришла проситься в дом,
Не по-пустому жить без дела,
Нет, нянчить у него детей она хотела...

Это - «Безбожники», рассказ о людях, кото­рые в древности вооружились на богов и хотели забросать Олимп камнями, но брошенные камни и пущенные стрелы «на собственные их обрушились главы». Речь, вне всякого сомнения, шла о французах и о бедствиях, которые при­несли им Великая революция и правление Наполеона.

Это - «Лебедь, Щука и Рак», где за главными героями без труда узнавались Россия, Австрия, Пруссия и Англия, раздираемые противоречиями на Венском конгрессе. О неблагодарности недав­них союзников по отношению к России Крылов говорит также в басне «Собачья дружба», где зака­дычные друзья псы Полкан, Орест и Пилад гры­зутся из-за брошенной им кости.

Большинство басен, связанных с антинапо­леоновскими войнами, вошли в третий басен­ный сборник Крылова, увидевший свет в 1815 году, а затем неизменно включались во все последующие собрания его сочинений. Об их популярности у читателей свидетельствует представляемый Библиохроникой экземпляр знаменитого малоформатного издания крыловских басен 1835 года, где в оглавлении прак­тически все названия басен 1812-1815 годов подчёркнуты карандашом и помечены воскли­цательным знаком.

Крылов Иван Андреевич (1769-1844)

Басни Ивана Крылова. В трёх частях. В Санкт-Петербурге: В типографии Правительствующего Сената. 1815. Ч. 1. 1 л. гравированный фронтиспис: «Мудрость с отроком у статуи истины» (гравировал М. Иванов по рисунку И. Иванова), 1 л. гравированный титульный с виньетой, изображающей сфинкса (гравировал М. Иванов по рисунку И. Иванова), 1л. наборный титульный, 1л. посвящение императору Александру I, 1 л. иллюстрация к басне «Ворона и Курица» (гравировал С. Ф. Галактионов по рисунку И. Иванова), 47 с. с гравированными заставкой - «Аллегорическая сцена» (гравировал Д. Кулибин по рисунку И. Иванова) и концовкой - иллюстраци­ей к басне «Квартет» (гравировал Д. Кулибин по рисунку И. Иванова), 1 л. оглавление. Ч. 2. 1 л. шмуцтитул, 41 с. с гравированными заставкой - иллюстрацией к басне «Кот и Повар» (гравировал С. Ф. Галактионов по рисунку И. Иванова) и концовкой - иллюстрацией к басне «Орёл и Паук» (гравировал Д. Кулибин по рисунку И. Иванова), 1 л. иллюстрация к басне «Осёл и Соловей» (гравировал М. Иванов по рисунку И. Иванова). Ч. 3. 1 л. шмуцтитул, 1 л. оглавление, 41 с. с гравированными заставкой - иллюстрацией к басне «Ручей» (гравировал А. Петров по рисунку И. Иванова) и концовкой - иллюстрацией к басне «Демьянова уха» (гравировал М. Иванов по рисунку И. Иванова), 1 л. иллюстрация к басне «Безбожники» (гравировал С. Ф. Галактионов по рисунку И. Иванова). [Автор ком­позиций иллюстраций - А. Н. Оленин, на что указывает монограмма «А. О.», имеющаяся подо всеми гравюрами]. В цельнокожаном переплёте конца ХХ-начала XXI века, имитирующем переплёты времени издания книги. На крышках золототиснёные орнаменталь­ные рамки. На корешке с бинтами золототиснёный орнамент и ярлыки тёмно-зелёной кожи с тиснёнными золотом названием, местом и годом издания. Золототиснёные подвёртки. Форзацы с печатным растительным узором. 22х12,5 см. Цензурное разрешение от 25 мая 1815 года.

Басни Ивана Крылова. В 8 книгах. Тридцатая тысяча. Санкт-Петербург: В типографии Экспедиции заготовления государственных бумаг, [издание книгопродавца Александра Смирдина], 1835. 1 л. шмуцтитул, 1 л. титульный, 410, XI с. В цельнокожаном издатель­ском переплёте, в центре крышек переплёта тиснёные лиры, по краям тиснёные орнаментальные узоры. На корешке тиснённые золотом заглавие и орнамент. Форзацы цветной печати. Тройной золотой обрез. 11х6 см. Цензурное разрешение от 6 марта 1835 года. На шмуцтитуле шестой книги надпись чёрными чернилами: «Ч... Годунов за свободу Георгия! Пушкин». После басни «Рыбьи пляски» надпись коричневыми чернилами: «Придёт Лев. Р...!!!» В «Алфавите басен» пометы и подчёркивания простым карандашом. В описываемом экземпляре отсутствует гравированный фронтиспис - портрет И.А. Крылова. Экземпляр в коробке времени издания. Коробка оклеена «мраморной» бумагой. По краям печатный орнамент, имитирующий золотое тиснение. Два редких прижизненных издания И. А. Крылова.