Записки, касательно составления и самого похода Санкт-Петербургского ополчения против врагов Отечества в 1812 и 1813 годах (1814-1815 годы)

Владимир Штейнгель

На протяжении XIX столетия Санкт-Петербургское ополчение собиралось трижды, причём два раза это было связано с антинаполеоновскими кампаниями. Во время войны 1805-1807 годов в ополчение Северной Пальмиры были набраны 11 000 человек, которые охраняли побережье Финского залива до мая 1809 года, пока их не распустили по домам. В июле и августе 1812 года в Санкт-Петербургское ополчение всту­пили 16 500 добровольцев. Последний раз в XIX веке ополчение Санкт-Петербурга формирова­лось во время Крымской войны 1853-1855 годов.

Созданию и походам Санкт-Петербургского ополчения в Отечественную войну посвящена книга «Записки, касательно составления и самого похода Петербургского ополчения против врагов Отечества в 1812 и 1813 годах». Её автор, барон Владимир Иванович Штейнгель, родился в городе Обве Пермского наместниче­ства в семье капитан-исправника (полицейского чиновника), впоследствии ставшего обвинским городничим. Дед Штейнгеля по отцу был бавар­ским министром, дед по матери - сибирским купцом. Владимир учился в Морском кадетском корпусе. После окончания учёбы служил на Балтийском флоте, затем в Охотском порту и в Иркутской морской команде. В 1810 году вышел в отставку и вместе с семьёй переехал в Петербург. Начавшаяся в 1812 году война изме­нила его жизнь. В книге об этом говорится так: «Я был один из тех, кои при первом воззвании августейшего монарха нашего почли за долг немедленно стать в ряды защитников Отече­ства. Хотя состояние супруга и отца заставило меня после многотрудной десятилетней службы в отдалённых краях Сибири взять отставку и искать уже единственно мирной жизни, но при настоящем бедствии Отечества я не мог забыть, что ему обязан моим воспитанием, моим образованием в Морском кадетском кор­пусе, не мог не восчувствовать своего долга -запечатлеть мою благодарность и преданность Отечеству моей жизнью. Я вступил в Санкт-Петербургское ополчение. Имел счастье быть в трёх главных сражениях и остаться невреди­мым».

В Петербурге к формированию ополчения приступили почти сразу после начала войны. 17 июля в храме Казанской Божьей Матери был оглашён манифест Александра I с обращением к народу, а затем совершён молебен, после кото­рого митрополит Новгородский и Санкт-Петер­бургский Амвросий зачитал обращение Синода, в котором говорилось: «Взываем к вам, чада церкви и Отечества. Примите оружие и щит, да сохраните верность и охраните веру отцов наших. Приносите с благодарением Отечеству те блага, которыми Отечеству обязаны. Не щадите временного живота вашего для покоя церкви, пекущейся о вечном вашем животе и покое».

Сразу после молебна представители дворян­ства Санкт-Петербургской губернии собрались в доме графа И. А. Безбородко, где постановили собрать ополчение и обратиться с просьбой к М. И. Кутузову возглавить его. «Изъявив свою готовность принять главное начальство над ополчением», Кутузов предложил для лучшей организации «военной силы» учредить два комитета - устроительный и экономический. Уже 23 июля комитеты приступили к работе: в устроительном шла запись волонтёров, в эко­номическом принимались пожертвования. Штейнгель подробно описывает структуру спешно создававшихся воинских формирова­ний: «Всё ополчение разделено было на дру­жины, а дружины на сотни, чтоб каждая дру­жина состояла из людей одного уезда или в соседстве живущих и чтоб люди одной деревни не были разлучены в самых рядах фронта. В каждой дружине положено быть одному начальнику, от подполковника до генерал-майора, под ним трём штаб-офицерам, двум адъютантам, одному квартирмейстеру и писарям. В каждой сотне - одному сотенному командиру, одному поручику, двум подпоручи­кам, одному прапорщику, тринадцати урядни­кам, одному барабанщику. Число воинов в дру­жине полагалось 821 человек. Для укомплекто­вания дружин офицерами постановлено принимать воинских чиновников из отстав­ных и гражданских, кои служили прежде в воинской службе, теми же чинами». 3 августа В. И. Штейнгель одним из первых был зачис­лен в 4-ю дружину Санкт-Петербургского ополчения.

9 августа 1812 года император назначил М. И Кутузова главнокомандующим над всеми действующими армиями, и управление Санкт-Петербургским ополчением перешло сначала к генерал-лейтенанту И. И. Меллер-Закомельскому, а затем к сенатору А. А. Бибикову. Всего было сформировано 15 дружин, «для вооруже­ния коих отпущено из Санкт-Петербургского арсенала на каждую дружину по 700 ружей и 42 тысячи боевых и учебных патронов... Августа 27 началось обучение на Преображенском, Семё­новском и Измайловском парадных местах. В первые дни было частное учение оборотам, маршированию и артикулу (здесь: ружейным приёмам. - Сост), а в последнее общее учение - построению колонн и стрелянию беглым, плутоночным (здесь: стрельба плутонгами, т. е. повзводно. - Сост) огнём и залпом. В 5 дней всё учение было кончено. Таким образом, сформи­рование 15 дружин Санкт-Петербургского опол­чения приведено к совершенному окончанию». Наспех обученные отряды ополченцев решили направить в помощь отдельному корпусу под командованием генерал-лейтенанта П. Х. Витгенштейна, имевшему задачей защиту дороги на Санкт-Петербург. Первый сводный отряд опол­ченцев вышел из северной столицы 3 сентября, второй - два дня спустя. Штейнгель описывает прощание ратников со своим родным городом: «Когда ополчение взошло на Пулкову гору, с которой златыми шпицами, огромными зда­ниями и величественною Невою сквозь тонкий мрак, в низменной дали, как бы разостланный, подобно самому приятнейшему сонному при­зраку, представился взору Петрополь, тогда взоры всех обратились на сей вечный памятник преуспевания россиян, великими гениями управляемых. Тогда многие мечтали ещё видеть в нём родственников и друзей сердца своего, с горестью и слезами домой возвращающихся. И ещё прощались с ними и с самою красою Рос­сии. "Может быть, в последний раз любуемся им, - говорили они. - Бог знает, кому опреде­лено возвратиться из нас на родину... Прости!.. Прости!.." И выступившие невольно на герой­ские ланиты слёзы были их последнею данью слабости сердца человеческого. Град Петров скрылся из глаз, и уже в сердцах кипело одно мщение, одно желание скорее сразиться с вра­гом и победить его».

В конце октября оба отряда ополченцев соеди­нились с корпусом Витгенштейна у стен заня­того французами Полоцка и уже через несколько дней участвовали в первом своём сражении. Штейнгель пишет: «Граф Витгенштейн вознаме­рился 6 числа октября исторгнуть Полоцк из хищных рук неприятеля... Казалось, сам ад раз­верзся. Действие многочисленной неприятель­ской артиллерии было беспрерывно, а нашей превосходно. Вскоре были посланы стрелки [из ополченцев] для подкрепления старых солдат, а они не умели, стоя на месте, стрелять, но бро­сались вперёд и несколько раз штыками выби­вали неприятеля из каменного, весьма укре­плённого шанца и других батарей... Россияне были уже на Витебской дороге близ кладбища и готовились на плечах неприятелей войти в самое предместье города, но в сие время граф Витгенштейн узнаёт, что начальник авангарда генерал-майор М. Д. Балк опасно ранен и отне­сён с места сражения, и, заметя тогда же, что неприятельская конница, прорвавшись сквозь цепь стрелков, намеревалась расстроить колонны, составляющие центр, быстрее мол­нии понёсся туда сам по самой сей цепи, невзи­рая на град пуль, картечь и ядер. Как вдруг несколько эскадронов неприятельской кон­ницы, отделясь, напали на его конвой и едва не отняли у преуспевающих россов вожделенного их вождя, а с ним и самую победу. Но присут­ствие духа в герое и подоспевший на помощь храбрый полковник А. И. Альбрехт с лейб-драгунскими эскадронами всё дело исправили. Неприятель был опрокинут и жестоко наказан за свою дерзость. Троекратно неприятельская конница возобновляла из-за полевых укрепле­ний свои быстрые нападения и троекратно была опрокидываема, поражаема и преследуема под самые батареи. Неприятель, скрывшись, произ­водил ужаснейшую со всех сторон стрельбу в продолжение большей части ночи. Но между тем, видя, что удержаться в городе нет возмож­ности, стал переправлять часть войск своих и артиллерии через реку Двину. На следующий день граф Витгенштейн. приказал стрелять по городу калёными ядрами и гранатами. Немед­ленно город объят был пламенем, которое осве­тило сражающихся... Летающие по воздуху подобно огненным змеям светящиеся гранаты, гром орудий, треск ружейной стрельбы, вопли осаждённых, победные крики осаждающих -всё сие представляло самую величественную и самую ужасную картину. Герои Севера, несмо­тря на глубочайшую рытвину с одной стороны, ни на топкие и грязные места - с другой, ни на мост, висящий в воздухе, бросились к самым палисадам, и тогда как один падал мёртв, другой с топором в руках продолжал рубить огородку, изрыгающую, так сказать, тысячу смертей. Нако­нец, благодаря Богу, покровительствующему сынов веры и Отечества, всё преодолено, и в 3 часа ночи с 7-го на 8-е число россияне с двух сторон ворвались в стены города, поражая шты­ками защищавшихся упорно неприятелей и внемля радостным воплям избавленных жите­лей. Таким образом спасён Полоцк, три месяца врагами оскверняемый».

Рассказывая о сражении за Полоцк, Штейнгель подробно описывает подвиги, совершён­ные его сослуживцами-ополченцами: «В сей достопамятный день, в который Санкт-Петер­бургское ополчение в первый раз имело счастье излиянною кровью своей ознаменовать любовь свою к Отечеству и верность к престолу, неис­кусные до сего во брани дружины явили чудеса храбрости и неустрашимости. Начальники и офицеры, будучи большей частью из граждан­ской службы, оказали мужество, достойное рос­сийских дворян, и на сей раз явили собой пре­краснейший пример взаимного соревнования истинных сынов России в славе умереть за Оте­чество. Тут титулярные советники Сонин и Семнович и губернские секретари Крыжановский и Матусевич с несколькими храбрыми вои­нами сей дружины мужественно отстаивают подбитую пушку против сильной неприятель­ской конницы. Там коллежский асессор Шулепников, раненный пулей между бровей, обагря­ется кровью и не хочет оставить места сраже­ния. Титулярный советник граф Толстой, сняв мундир, в рубашке, не опасаясь быть целью для неприятеля, бросается с сотней своей в стрелки и возвращается не прежде, как получив две раны в руку и весь покрытый кровью. Губернский секретарь Ружевский, подъятый неприятель­скими штыками, на оных испускает последний благодарный вздох любви к Отечеству. Многие достойные офицеры полученными ранами дали ясное свидетельство своей неустрашимости и кровью запечатлели благородный порыв свой на отражение врагов Отечества». Штейнгель не описал своих действий во время этого упорного кровопролитного боя, однако известно, что за штурм Полоцка он получил орден Святой Анны 2-й степени.

12 октября ополченцы, выступив из Полоцка, приняли участие в преследовании французских войск. Они сражались при Чашниках и Смоля­нах. В середине ноября Санкт-Петербургские дружины подошли к Березине. За этот месяц ополченцы набрались военного опыта и, по многим свидетельствам, в бою не уступали ни стойкостью, ни умением частям регулярной армии. По словам Штейнгеля, «ополчение дра­лось с той же неподражаемой неустрашимостью, мужеством и храбростью, каковыми под Полоц­ком изумило врагов, и страшные им дружины сделало известными целому свету. Долго, весьма долго не забудут враги наши "пеших казаков", так называли они воинов-ополченцев, спраши­вая: "Откуда они взялись, сии бесстрашные люди с крестом на лбу, пришедшие на нашу пагубу?"»

15 ноября граф Витгенштейн двинулся к Ста­рому Борисову, где окружил и заставил капиту­лировать дивизию Партуно - арьергард Вели­кой армии, а затем один из его корпусов атако­вал неприятеля при переправе через Березину у селения Студёнка. За участие в этих сражениях Владимир Иванович получил орден Святого Владимира с бантом. Затем войска Витген­штейна выступили к Юрбургу, местечку, нахо­дившемуся в десяти километрах от прусской границы.

«На границах Пруссии, - пишет Штейнгель, -жестокая нервическая горячка, едва не повер­гнувшая меня во гроб, расстроила моё здоровье и лишила меня сил, нужных для перенесения воинских трудов». Именно во время болезни он сделал свои первые записи об ополчении. «В сем-то положении, желая по возможности... быть полезным, я восприял смелое намерение, обогатив собственные свои замечания и чув­ствования сведениями из актов, журналов и наблюдений других, веры заслуживающих особ, почёрпнутыми и приведя их в порядок, составить и со временем издать в свет описание подвигов этого корпуса, коему имел честь при­надлежать. Я тогда же занялся исполнением сего намерения». Выздоровев, Штейнгель догнал дей­ствующую армию и «был употреблён на службу в Новгородском ополчении... во время осады Данцига в качестве дежур-майора».

Участию ополченцев в Заграничных походах посвящена вторая часть книги. В этот период, по данным и наблюдениям автора, укомплектован­ность дружин и их материальное снабжение оставляли желать лучшего: «Санкт-Петербург­ское и Новгородское ополчение, исполнив пер­вую обязанность свою изгнанием врагов за пре­делы Отечества, с радостью готовилось прийти в чужие страны, повинуясь высочайшей воле обожаемого своего монарха... 12 и 13 января выступили 5-я, 7-я и 8-я дружины Санкт-Петербургского и 1-я и 2-я бригады Новгород­ского ополчения в крайне малочисленном и изнурённом состоянии. Обозы ополчения, оставаясь прежде в Невеле, потом в Полоцке, приведены были в расстройство. Из оставшейся части ополчения под ружьём не только воины, но и многие офицеры были оборваны, без тёплой одежды и без обуви: первые, быв лишены возможности получать из домов своих пособия, вторые - оставя шубы свои в обозах или побро­сав их во время сражений как излишнюю тягость. Короче сказать, каждый воин оставался почти наг и бос, в одном изорванном армяке и с круглой шляпою или фуражкой на голове. Но на челе их блистало охранительное знаме­ние креста, а под открытой грудью согревало их бьющееся любовью и верностью к царю и Оте­честву сердце. С такой бронёй русский воин не страшился ни врагов, ни морозов. Никто не думал из них роптать, ни един не устал служить верою и правдою, не щадя живота своего». Из Кёнигсберга Санкт-Петербургскому и Новгород­скому ополчениям было приказано идти на помощь русским и прусским частям под коман­дою генерал-лейтенанта Ф. Ф. Левиза, руководив­шего осадой Данцига. Более десяти месяцев про­вели ополченцы у стен данцигской крепости -акт о капитуляции находившегося в городе французского гарнизона был подписан только 17 декабря 1813 года. За осаду Данцига Штейн-гелю, по его словам, «следовал чин подполков­ника», однако он вторично, по ошибке, получил орден Святого Владимира с бантом.

После окончания войны ополчение вернулось в Петербург и было расформировано. Вернулся к семье и В. И. Штейнгель. Дома он продолжил свою работу над составлением боевой летописи ополченских дружин: «И теперь, когда нет брани, когда наш августейший монарх яко благосло­венный посланник небес водворил мир во Все­ленной, когда бранноносные земледельцы воз­вратились уже в домы свои, когда ополчение уничтожилось, я сугубо чувствую, что имя его и дела долженствуют пребыть незабвенными, и потому приложил старание представить своё повествование почтенным и благомыслящим моим соотечественникам в виде наблюдатель­ных записок».

Первая часть военных мемуаров Штейнгеля вышла в 1814 году в Петербурге. Вторая была напечатана год спустя уже в Москве, куда Влади­мир Иванович перебрался в связи с получением места адъютанта и правителя военных и граж­данских дел канцелярии московского главноко­мандующего и генерал-губернатора А. П. Торма-сова. «Я намерен был взять отставку от военной службы, - вспоминал впоследствии Штейн-гель, - но благосклонный взор одного из знаме­нитых военачальников, обессмертивших имя своё в священном деле защищения Отечества, обращённый на меня, дал всему другой оборот: я остался с сугубым удовольствием продолжать военную службу и переселился с новым досто­почтенным благодетелем моим в Москву».

«Записки, касательно составления и самого похода Петербургского ополчения против вра­гов Отечества в 1812 и 1813 годах» были с одо­брением встречены современниками. Прочитав их, известный историк и литератор, член Рос­сийской академии, сам участник Отечественной войны и Заграничных походов генерал-лейте­нант А. А. Писарев написал автору: «Книга Ваша есть важная услуга для военной истории досто­памятного 1812 года. Я чистосердечно и всена­родно готов признаться, что во всё время моего неусыпного занятия по сему предмету я ещё до сих пор не находил столь удовлетворительного сочинения, подобного Вашему».

Служа в должности начальника канцелярии А. П. Тормасова, Штейнгель, как он позже расска­зывал, боролся с чиновничьим бюрократизмом, «употребляя особое старание, чтобы не было повода к хождению по подаваемым просьбам». Он также занимался «проектом обстройки сто­лицы», «правилами вспоможения разорённым» и другими важными городскими проблемами. Однако деятельность Штейнгеля утраивала далеко не всех. Так, искореняя всякого рода зло­употребления, он заимел могущественного врага в лице московского обер-полицмейстера А. С. Шульгина, который, распуская слухи о «про­тивозаконном стяжании» Владимира Ивано­вича, настроил против него императора Алек­сандра. В 1819 году Штейнгель в чине подпол­ковника был вынужден уйти в отставку и, оказавшись без средств, ради заработка пере­пробовал самые разные занятия: нанимался на место управляющего винокуренным заводом, хлопотал об открытии собственной школы для юношества. В 1823 году он познакомился с К. Ф Рылеевым, а через него - с членами тай­ных обществ. В декабре 1825 года, в дни между­царствия, Штейнгель по просьбе заговорщиков составил проект «Манифеста к русскому народу» и «Приказ войскам». 14 декабря на Сенатской площади Владимир Иванович находился среди зрителей, через два дня присягнул Николаю I и уехал в Москву, где был арестован, доставлен в Петербург и после допроса заключён в Петро­павловскую крепость. Оттуда он написал своё известное письмо царю, в котором объяснял причины возникновения в России тайных обществ и указывал, какие преобразования необходимо провести в стране для её будущего процветания. Там, в частности, упоминались события Отечественной войны: «Брат Ваш обла­дал в совершенстве даром привлекать к себе сердца всех тех, кои имели счастье с ним встре­чаться, и его поведение в звании наследника, его действия и намерения в начале царствования, твёрдость его при всеобщем бедствии 1812 года, его кротость в блеске последующей за тем славы, человеколюбие его во время последнего наво­днения, равно как и многие другие известные свету и народу в особенности случаи, в коих явил он высокие свойства души своей, сделали особу его любезной и священной для россиян-современников. Но по непостижимому для нас противоречию, которое, к изумлению грядущих веков, может быть, объяснит одна токмо беспри­страстная история, царствование его, если разу­меть под сим словом правление, было во многих отношениях для России пагубно, под конец же тягостно для всех состояний, даже до полного изнеможения!»

Штейнгеля приговорили к ссылке в вечную каторжную работу, но затем срок наказания уменьшили до 20, а потом до 15 лет. В июле 1827 года его отправили в Читу, а оттуда в Петров­ский завод. Всего он пробыл на каторге 10 лет, после чего в 1835 году стал поселенцем в селе Елани, в 67 верстах от Иркутска, откуда через полтора года был переведён в Ишим. В 1840 году ему разрешили жить в Тобольске. Манифестом Александра II он был восстановлен в своих пра­вах и поселился у сына, который служил инспек­тором Александровского лицея. Умер Владимир Иванович в 1862 году. Известный историк, изда­тель «Русской старины» М. И. Семевский отклик­нулся на его смерть некрологом, в котором были такие строки: «Человек, боровшийся со злом и неправдой, всю жизнь терпевший страдания, изведавший всевозможные лишения и бедствия и едва ли обретший даже на закате дней своих спокойствие и счастье, с таким избытком был одарён душевными силами, что не изнемогал, не падал на тернистом пути своей долговременной жизни. Нам страшно верить, чтоб этот голос замер навсегда, так убеждены мы были, что этот человек ещё многие годы мог бы жить как завет старых поколений.»

Штейнгель Владимир Иванович, барон (1783-1862)

Записки, касательно составления и самого похода Санкт-Петербургского ополчения против врагов Отечества в 1812 и 1813 годах. С кратким описанием всех происшествий, во время бедствия и спасения нашего Отечества случившихся, и с подробным описанием осады и взятия Данцига. Писанные Фл.<ота> К.<апитан-> Лейт.<енантом> Б.<ароном> В.<лдадимиром> Шт.<ейнгелем>. [В 2-х ч.] Санкт-Петербург; Москва, 1814-1815. Ч. 1. Санкт-Петербург: В типографии В. Плавильщикова, 1814. 1 л. шмуцтитул, 1 л. фронтиспис - гравюра резцом (аллегорическая картина: ополченец, осеняемый Божьим знамением, стоит на щите с надписью: «Наполеон»), 1 л. титульный, VII, VI, 241, [1] с. Цензурное разрешение от 18 августа 1814 года. Ч. 2. Москва: В типографии Н. С. Всеволожского, 1815. 1 л. шмуцтитул, 1 л. титульный, 184 с. 1 л. - гравированная раскладная карта «Данциг» с указанием позиций осаждающих и осаждаемых в 1813 году. Цензурное разрешение от 25 июня 1815 года. Две части в одном полукожаном переплёте времени издания. На переплёте тиснёные орна­мент и заглавие. Крышки оклеены «мраморной» бумагой. Тройной жёлтый обрез. 21,5х12,5 см. Редкость.