Отечественная война и русское общество (1911–1912 годы)

Выпущенный Товариществом И. Д. Сытина «юби­лейный» семитомник «Отечественная война и русское общество» до сих пор считается одним из наиболее авторитетных русских исторических исследований. О нём уже шла речь в первом выпуске Библиохроники, однако оказавшийся в распоряжении составителей комплект издания в роскошных, предположи­тельно, тарасовских переплётах вновь позво­ляет вспомнить об этом выдающемся памят­нике исторической мысли и полиграфического искусства.

Действительно, трудно назвать другой изда­тельский проект, объединивший такое количе­ство первоклассных специалистов: в его созда­нии приняли участие 57 учёных, которые напи­сали 118 тематических статей по вопросам военной и политической истории, социологии, искусства, литературы, музыковедения. Неда­ром в редакционной статье говорилось: «Оте­чественная война – один из самых драматиче­ских и вместе самых значительных по послед­ствиям моментов русской истории. В ней всё захватывает и всё заставляет работать научную мысль. В ней и в тех событиях, которые из неё развернулись, найдут неисчерпаемый кладезь и художник, и социолог, и политик, и дипло­мат. Ибо она заставляла разыгрываться страсти высокие и низменные, она производила пере­мены в общественном строении общества, она положила начало определённому течению и во внутренней и во внешней политике России… Мы не могли считать Отечественную войну событием исключительно военным. Сквозь дым пожаров, сквозь кровавый туман, подни­мающийся с бесчисленных полей битв, мы хотели сделать попытку разглядеть облик рус­ского общества, определить долю участия в войне русских общественных групп, выяс­нить ту меру признательности, какой потомки обязаны каждой из них. В свою очередь, такая постановка задачи заставляла нас отказаться от взгляда на Отечественную войну как на явление обособленное, тянувшееся каких-нибудь несколько месяцев. Мы считали невоз­можным начинать историю её с перехода через Неман и даже с Тильзита. Мы думали, что только поставленная в рамки европейской истории, изучаемая в тесной связи со всей эпо­хой она может быть понята и оценена надлежа­щим образом».

Обозначая свои задачи, члены редакторской группы писали: «Наша цель – дать книгу объ­ективную в полном смысле слова, такую, кото­рая, воздавая должное русскому и русским, не делала бы из quasi-патриотического ликования издевательства над французами и их неволь­ными союзниками по Великой армии. И те и другие слишком дорогой ценою заплатили за безумство Наполеона. Их мужество, их благо­родные страдания, их трагическая судьба в 1812 году — плохой предлог для шовинисти­ческих излияний. Пусть другие заслуживают свои сомнительные лавры на этом пути. Мы будем удовлетворены, если русское общество признает, что книга добросовестно старалась нарисовать верную картину Отечественной войны, поставленной в правильные историче­ские рамки».

Но даже эти исполненные стремлением к справедливости строки свидетельствовали о невозможности составления «книги объек­тивной в полном смысле слова»: полемичность тона свидетельствовала о готовности авторов защищать свои политические позиции. Да и финансировавший предприятие И. Д. Сытин также пытался реализовать собственную люби­мую идею: помня о своём крестьянском проис­хождении, он надеялся этим изданием иску­пить видевшуюся ему историческую неспра­ведливость по отношению к русскому мужику. Как писал впоследствии Иван Дмитриевич, готовя тома «Отечественной войны», он «хотел, чтобы хоть через 100 лет на могилу русского солдата, солдата-раба, пришла история и покло­нилась его светлой памяти». Именно для созда­ния такого памятника издатель-самоучка Сытин пригласил группу либерально настро­енных учёных, многие из которых принадле­жали к партии конституционных демократов – кадетов.

Впрочем, была ещё одна причина, не позво­лявшая подготовить «стопроцентно» объектив­ную книгу. Составители, профессиональные историки, прекрасно понимали, что этого не позволял сделать существовавший на тот момент уровень изученности архивных доку­ментов об Отечественной войне. Авторы изда­ния были вынуждены ориентироваться прежде всего на уже опубликованные материалы, мно­гие из которых, по их мнению, являлись мало­достоверными. Они считали, что в трудах боль­шинства их предшественников господствовала официозно-патриотическая, националистиче­ская точка зрения, из-за чего замалчивался ряд важных исторических событий, преувеличи­вались силы армии Наполеона и преуменьша­лись ошибки русских военачальников. Поэтому перед приглашёнными специалистами стави­лась задача не навязывать читателям собствен­ную точку зрения на поставленные вопросы, а «дать как бы сводку того материала, который до последнего времени был известен в значи­тельной степени только специалистам».

Составителями издания и его редакторами стали А. К. Дживелегов, С. П. Мельгунов и В. И. Пичета. Три молодых (самому старшему из них в момент начала работы над семитомни­ком едва перевалило за тридцать пять), но уже добившихся признания историка, известных своими леволиберальными взглядами, они составляли общую концепцию издания, согла­совывали темы статей, участвовали в выборе приглашённых авторов, иначе говоря, во мно­гом определили наполнение и тональность сытинского проекта. Кроме того, каждый из них опубликовал в издании по несколько ста­тей: Дживелегов – восемь, Мельгунов – шесть, Пичета – пять. Талантливые учёные, на тот момент схожие по политическим воззрениям, но различные по стилистике и темпераменту своих научных работ, они прошли очень непо­хожие жизненные пути, в которых отчётливо отразилась российская история ХХ столетия.

Алексей Карпович Дживелегов (1875–1952) родился в Ростове-на-Дону в армянской купе­ческой семье. Закончил историко-филоло­гический факультет Московского универси­тета. Работал в «Русских ведомостях», где позна­комился с С. П. Мельгуновым. В 1905 году стал членом партии кадетов. Считался одним из самых талантливых историков своего времени. В феврале 1917 года поддержал демократиче­скую революцию. После ноября 1917 года был вынужден отойти от изучения общей истории и стал заниматься историей искусства. Добился признания как специалист по эпохе Возрожде­ния. В 1930–1934 годах преподавал в Институте Красной профессуры, в 1938–1939 годах рабо­тал в Московском институте истории, филосо­фии и литературы, с 1930 года возглавлял кафе­дру зарубежной литературы в Государственном институте театрального искусства им. А. В. Луна­чарского. Когда во второй половине 40-х годов его обвинили в «космополитизме», то после публичной проработки всё же оставили на кафедре «ввиду полной невозможности заме­нить его лицом такой же квалификации».

Для «Отечественной войны и русского обще­ства» Дживелегов написал блок статей о Напо­леоне. В них – гимн военному гению француз­ского императора. Вопреки продекларирован­ной в издании позиции «беспристрастности», статьи Дживелегова подчёркнуто пристрастны, в них история поднимается до высот поэзии. Вот, например, его характеристика Наполеона: «Бывают гениальные люди, лишённые харак­тера, воли, работоспособности. Бонапарту всё это было дано щедрой рукой. Поэтому мысли, зарождавшиеся в его голове, сейчас же начи­нали претворяться в действительность, и не было того препятствия, которого он не мог бы одолеть. Именно эта печать действенного гения, несокрушимой воли, направленной огромным умом, которую окружающие видели на его челе, создавала ему его власть над людьми. В нём не было того непроизвольного, не зависящего от человека обаяния, которое как-то само собой покоряет всех без того, чтобы приходилось делать усилия. Но когда он хотел, он становился неотразим, и не было человека, который устоял бы против него… Обаяние Наполеона тем и было непохоже на обаяние других людей, что в нём причудливо и капризно преломлялись лучи гения. Их было много, этих лучей, и трудно сказать, какой из них был ярче, какое дарование господство­вало… В его военном гении, как и во всём, пора­жало соединение двух трудносоединяющихся вещей: творческой, если только можно вос­пользоваться этим словом, силы и самой кро­потливой чёрной работы. Чтобы сделать ита­льянскую армию способной быть орудием своей молниеносной тактики, он прежде всего одел, обул, накормил её и снабдил всем необхо­димым. Чтобы добиться этого, он во всё входил сам: пробовал хлеб, мясо; смотрел кожу для сапог, сукно для шинелей, сёдла; вымерял раз­мер груди и длину в рубахах; безошибочно определял, сколько сена ворует подрядчик; всех приструнивал, всех подтягивал. И когда всё было готово, грянули один за другим: Монтенотте, Миллезимо, Мондови, Лоди, Кастильоне, Арколе, Риволи, Тальяменто... Одно обу­словливалось другим. В этом была его система.

Для него не существовало скучных вещей в военном деле… И нет ни одного уголка в слож­ном военном механизме, который представлял бы для него какие-нибудь секреты. “На войне нет ничего, — говорит он, — чего я не мог бы сделать сам. Если нет никого, кто мог бы при­готовить порох, я приготовлю его; лафеты для пушек – я их смастерю; если нужно отлить пушки – я велю их отлить”... Он был и собствен­ным начальником штаба и собственным глав­ным интендантом. А в стратегическом манев­рировании и тактическом ударе он творил, как художник… А наполеоновская тактика?.. Мир весь затихал в страхе, когда он, как буря, про­носился по Европе во главе своих железных легионов, серым пятном выделяясь на фоне золотых и красных мундиров своего штаба, не зная, что такое неудача. Словно богиня победы была прикована к колесу пушечного лафета и не могла отлететь от Великой армии, словно сама Фортуна была маркитанткой у гренадер Удино. Таким древние скандинавы представ­ляли себе Одина во главе “неистового воин­ства”, когда он, верхом на своём восьминогом белом коне, летал по воздуху, сокрушая всё на своём пути».

Полной противоположностью дживелеговской смотрится статья об Александре I, напи­санная Сергеем Петровичем Мельгуновым (1879–1956).

Мельгунов родился в Москве в дворянской семье. Как и Дживелегов, закончил историко-филологический факультет Московского уни­верситета, работал в «Русских ведомостях», вступил в партию кадетов. В 1911 году органи­зовал издательство «Задруга». Редактировал журнал «Голос минувшего». После февральской революции 1917 года стал ответственным за обследование и приём архивов Министерства внутренних дел. Возглавлял Комиссию по раз­работке политических дел в Москве. Октябрь­скую революцию встретил настороженно. После подписания Брестского мира стал руко­водителем антибольшевистских организаций «Союз Возрождения России» и «Тактический центр». Перешёл на полулегальное положение. С 1919 года пять раз был арестован, приговари­вался к смертной казни, заменённой 10 годами тюрьмы. В ноябре 1922 года его выслали из Рос­сии. Выпускал сборники «Голос минувшего на чужой стороне».

В статьях, подготовленных Мельгуновым для сытинского издания, личность Александра I сначала реконструируется при помощи много­численных свидетельств современников, а затем хладнокровно изучается и препариру­ется. В итоге возникает портрет человека дву­личного, скрытного и недоброго. Мельгунов пишет: «Крайним самолюбием и в то же время жаждой популярности можно объяснить много загадочных противоречий в деятельности Александра. Искание популярности, желание играть мировую роль, пожалуй, и были глав­ными стимулами, направляющими деятель­ность Александра. Как человек без определён­ного миросозерцания, без определённых руко­водящих идей, он неизбежно должен был бросаться из стороны в сторону, улавливать настроения, взвешивать силу их в тот или иной момент и, конечно, в конце концов подлажи­ваться под них. Отсюда неизбежные уколы самолюбия, раздражение, сознание утрачивае­мой популярности. Быть может, такова неиз­бежная судьба всякого игрока — и особенно в области политики. Доведённая даже до арти­стического совершенства, подобная игра должна была привести к отрицательным результатам. Таков и был конец царствования Александра I, когда, в сущности, недовольство охватывало и реакционные и либеральные круги русского общества. Реформаторские порывы, парализованные своей половинчато­стью, не удовлетворяли и тех, на кого мог опе­реться Александр и у кого он снискал популяр­ность на первых порах, не удовлетворили они и тех, кто свято блюл заветы старины.. Респу­бликанец на словах, Александр в то же время имел твёрдое представление о власти самодер­жавной как об установлении Божественном. Понятно, что при таком воззрении в его либе­ральных мероприятиях не было “энтузиазма”, как отмечает современник… Александр был “слишком философ”, как выразился Жозеф де-Местр, чтобы заниматься черновой домаш­ней работой, которая не сулила сделать его великим человеком. Александр мечтал о более широком поприще славы… В излишней самоу­веренности Александр слишком торопился “играть роль в Европе”. Он воображал себя великим полководцем. Но мог ли им быть тот, кто всё воинское искусство видел в парадах, кто из всей военной тактики Наполеона заим­ствовал лишь эполеты тамбур-мажоров? Гово­рят, что Александр проявлял личную хра­брость… Но соперничество с Наполеоном на поприще брани привело лишь к поражению Александра. Его боевая слава померкла, не успев расцвесть, на полях Ауетерлица, что весьма чувствительно отзывалось на самолю­бии Александра… В семейном кругу его назы­вали “кротким упрямцем”. Но упрямство и сила воли далеко не синонимы. Первая черта скорее признак слабохарактерности. Но обычное суж­дение о нерешительности Александра, о его уступчивости может быть оспариваемо! В Алек­сандре была большая доля упрямства, желания во что бы то ни стало настоять на своём… И когда дело затрагивало его самолюбие, он был удивительно настойчив. История с воен­ными поселениями может служить наилуч­шим показателем. Если Александр бросался из стороны в сторону, то это не потому, что он искренно верил последовательно то в про­гресс, то в реакцию. Как у тонкого политика, у него всё было построено на расчёте, хотя, быть может, часто этот расчёт и был ошибочен: жизнь народа, жизнь общества не укладыва­ется в математические рамки. Жизнь подчас путает все расчёты. Да и можно ли учесть пере­менчивые общественные настроения, их силу или бессилие? Здесь ошибки неизбежны. Силь­ный человек их сознаёт. Александр под влия­нием обстоятельств менялся, но ошибок своих никогда не сознавал. В Отечественную войну Александр проявил большую настойчивость вопреки ожиданию многих из современников. Как рассказывает Сегюр в своих воспомина­ниях, после взятия Москвы “Наполеон наде­ялся на податливость своего противника, и сами русские боялись того”… Но для Алексан­дра борьба с Наполеоном была делом личного самолюбия, в жертву которого он готов был принести многое. Соперничество с Наполео­ном заставило Александра быть столь же твёр­дым в решении продолжить борьбу за грани­цей и, воспользовавшись благоприятным моментом, сломить могущество Наполеона».

Третьим редактором «Отечественной войны и русского общества» являлся преподаватель Московского университета Владимир Ивано­вич Пичета (1878–1948).

Пичета родился в Полтаве в семье преподава­теля Духовной семинарии. Закончил историче­ское отделение историко-филологического факультета Московского университета с дипло­мом I степени. Служил в средних учебных заве­дениях на Украине. В 1905 году перебрался в Москву, преподавал в гимназиях, давал част­ные уроки. В 1909 году стал приват-доцентом историко-филологического факультета Мос­ковского университета. В 1911 году после уволь­нения части университетского руководства, придерживавшегося либеральных взглядов, в знак протеста добровольно покинул универ­ситет. Преподавал на Высших женских юриди­ческих курсах. В мае 1917 года вновь стал приват-доцентом в университете. Продолжал преподавать после Октябрьской революции. В 1919 году возглавил вновь созданный факуль­тет общественных наук. Занимался организа­цией университета в Минске. В 1930 году был арестован по «академическому делу». До 1935 года находился в ссылке в Вятке. После осво­бождения работал в Москве, где с 1938 года стал вновь преподавать в университете. Ему была присуждена степень доктора историче­ских наук без защиты диссертации. В 1939-м он стал членом-корреспондентом, а в 1946 году – действительным членом Академии наук СССР.

Его публикации, подготовленные для семи­томника («Международная политика России в начале царствования Александра I (до 1807 года)», «Международная политика России после Тильзита», «Хозяйство в России в начале XIX века», «Польская конфедерация в 1812 году», «Александр I и Европа»), строги и академичны. Они изобилуют цифрами, датами и фактами, за которыми следует чёткий вывод. Так, при­ведя и проанализировав многочисленные показатели состояния российской экономики в период Отечественной войны, Пичета гово­рит: «Накануне войны Россия уже переросла натурально-хозяйственный уклад жизни и вступила в начальную эру капиталистиче­ского развития. Последнее и дало возможность правительству не только довести до конца военные операции 1812 года, но и предпринять новый поход против Наполеона, уже не имев­ший ничего общего с интересами России. Накопление торгового и промышленного капи­тала позволило несколько раз повышать про­центные отчисления с гильдейского капитала, а развитие отхожих промыслов среди государ­ственных крестьян дало возможность повы­сить значительно подушную подать с крестьян­ства. И крестьянство в период войны выдер­жало это возвышение налоговой тягости, которое всё-таки было значительно легче помещичьих поборов. Усиливавшийся внеш­ний товарообмен благодаря соответствующей таможенной политике давал в казну значитель­ный таможенный доход, поступавший боль­шею частью в металлической валюте и давший возможность использовать металлический фонд во время заграничных войн. В течение 1810 – 1812 годов, несмотря на действие конти­нентальной системы, таможенные доходы под­нялись, и доходный бюджет сразу стал больше. Таким образом, новые условия экономической жизни страны дали правительству необходи­мый денежный фонд, без которого были бы немыслимы никакие военные действия. Фран­цузскому правительству Россия казалась более отсталой в хозяйственном развитии, чем это было на самом деле, да и оценка влияния кон­тинентальной системы тоже была не совсем правильна. Вместо земледельческой страны с ничтожным внешним отпуском Франция увидела страну, далеко шагнувшую вперёд в хозяйственном отношении. Неправильная оценка экономического состояния России и чрезмерно низкое представление о финансо­вых ресурсах страны – вот одна из причин неудачи великого похода 1812 года».

Статьи Дживелегова, Мельгунова и Пичеты очень несхожи между собой. Столь же раз­личны материалы, представленные осталь­ными пятьюдесятью четырьмя участниками издания. Но в этом и заключается его достоин­ство. Оно, выполняя замысел редакторов, не только обобщило ранее публиковавшийся материал, но и представило чёткий срез состо­яния российской науки своего времени. Неслу­чайно в рецензии на семитомник, помещённой в газете «Русские ведомости» от 1 июня 1912 года, известный историк Александр Алексан­дрович Кизеветтер (1866–1933) писал: «Среди юбилейной литературы, посвящённой 1812 году, настоящее издание занимает, бесспорно, первое место. Это коллективный труд многих специалистов-историков задуман и выполнен по очень сложному плану. Картина Отечествен­ной войны вставлена здесь в широкую раму общей характеристики и международного положения Европы и внутреннего состояния России в эпоху Наполеона… Читающая публика получает в этом издании прекрасное руковод­ство по эпохе Отечественной войны. Все ста­тьи, сюда вошедшие, проникнуты духом науч­ной объективности. В общей сложности все они дают читателю громадное количество искусно сведённого и критически обработан­ного материала».

Отечественная война и русское общество. 1812–1912. Редакция А. К. Дживелегова, С. П. Мельгунова, В. И. Пичета. Юбилейное издание. Историческая комиссия учебного отдела О.<бщества> Р.<аспространения> Т.<ехнических> З.<наний>. [В 7-ми т.]. Москва, издание Товарищества И. Д. Сытина, 1911–1912. Т. 1: Россия перед столкновением с Францией. Франция перед столкновением с Россией. Франко-русские войны до 1812 года. После Тильзита. 1912. VIII, 235 с. с иллюстрациями, 38 л. иллюстраций. Т. 2: После Тильзита. Россия перед 1812 годом. 1911. [1], 272 с. с иллюстрациями, 26 л. иллюстраций. Т. 3: Наполеон и его сподвижники. Русская армия и её вожди. Первый период войны. 1912. [2], 227 с. с иллюстрациями, 30 л. иллюстраций. Т. 4: Второй период войны. Москва при французах. Третий период войны. 1912. [2], 268 с. с иллюстрациями, 41 л. иллюстраций. Т. 5: Война и русское общество. Отражение войны в литературе и искусстве. 1912. [2], 236 с. с иллюстрациями, 30 л. иллюстраций. Т. 6: Заграничные походы. Конец Наполеона. Русская армия во Франции. Литературные отклики. 1912. [2], 208 с. с иллюстрациями, 32 л. иллюстраций. Т. 7: Ликвидация революции. Россия после 1812 года. Наполеон и 1812 год в исторической науке. 1912. [2], 331 с. с иллюстрациями, 33 л. иллюстраций. В семи полукожаных переплётах времени издания. Крышки оклеены «мраморной» бумагой. Вдоль корешков и углов золототиснёные канты. На корешках с бинтами тиснённые золотом заглавия, номера томов и суперэкслибрис: «В. У.». Форзацы цветной печати. 28,5х21 см. Издание Московской исторической комиссии Общества распространения технических знаний. Стиль оформления переплётов позво­ляет предположить, что их выполнили в знаменитой московской мастерской Захара Матвеевича Тарасова. Суперэкслибрис может указывать, что комплект принадлежал к библиотеке начальника Московского технического железнодорожного училища Вячеслава Гавриловича Ульянинского (1855–1928). Прекрасный образец переплётного искусства.