О физике и астрофизике: Статьи и выступления (1995)

Виталий Гинзбург

Сам про себя физик Виталий Лазаревич Гинзбург говорил: «Я довольно мрачный “товарищ”». Последний, на сегодняшний день, российский Нобелевский лауреат по физике (2003), да и вообще последний отечественный Нобелевский лауреат, явно сгущал краски.

Виталий Лазаревич был поздний ребенок - его отцу было 53 года, когда родился сын. (А сам Лазарь Гинзбург родился в 1863 году - через два года после отмены крепостного права!) Поздние дети зачастую бывают особенно одаренными. Вот и научную карьеру Виталия Гинзбурга с чисто формальной точки зрения можно было бы считать сверхстремительной, чуть ли не гениальной: за четыре года от студента - до доктора наук! В 1938 году оканчивает МГУ, с 1940 года - сотрудник Физического института имени П.Н. Лебедева Академии наук, в 1942 году становится доктором физико-математических наук, в 1953 - член-корреспондент, в 1966 - академик Академии наук СССР...

4 октября 1996 года В.Л. Гинзбургу исполнилось 80 лет. В интервью «Независимой газете» (8 октября 1996 г.), отвечая на вопрос, как он сам себя оценивает, вполне трезво и даже слегка иронично пояснил:

- Тут необходим дифференцированный подход. У нас жизнь, конечно, была ужасная. И материально, и морально. К физике, к математике, куда до времени политика не сильно вмешивалась, относились хорошо, была возможность работать. Это важно. Но когда начинают превозносить советскую систему взаимоотношений государства и науки - я с этим решительно не согласен. Целый ряд наук - биология, некоторые общественные науки - наоборот, были изничтожены и находились в отвратительном положении. Мне просто в каком-то смысле повезло. Поверьте, у меня не было никаких протекций, знакомств.

Мы были последним потоком, который университету удалось отстоять от армии. После окончания физфака МГУ получил распределение учителем в Верею. Но мне удалось поступить в аспирантуру. Я припоминаю, что на военном билете у меня уже было написано: "эспирант". Окончил аспирантуру МГУ в 1940 году, защитил кандидатскую диссертацию. Меня хотели оставить в университете. Но тут - еще одно стечение обстоятельств: мне повезло, что я попал в ФИАН (Физический институт Академии наук). В то время, когда мне уже присвоили титул "аспирант", я стал думать, как объяснить эффектик, которым экспериментально занимался. Пришел к Тамму - он меня поддержал. Я начал читать литературу, напал на какую-то жилу. Начал работать, защитил диссертацию. Я не был на таком уж особенно высоком уровне.

Докторская диссертация тоже получилась немножко случайно. Я занимался действительно интересной проблемой, но у меня не было никакой брони от армии. Два раза сам подавал заявление добровольцем. И хотелось до того, как уйти на фронт, защитить докторскую. Если бы было мирное время, может быть, я еще бы годика два поработал. Но доктор наук - это не Бог весть что.<...>

В 1956 году в СССР на какую-то научную конференцию приехал известный физик из Принстонского университета Фримен Дайсон. После конференции он опубликовал на западе статью, в которой так объяснил действительно небывалый научный энтузиазм в СССР: у них же ничего другого нет! Это очень глубоко.

Но что было, то было. Я практически никогда не подрабатывал. Мог всю жизнь заниматься наукой. Это противоречие какое-то: такая ужасная система, но давали возможность работать. Жил себе и занимался физикой».

Вот и в одном из очерков («Заметки по поводу юбилея»), помещенном в сборнике «О физике и астрофизике», Гинзбург отмечает: «В прошлом я со скуки, во время болезни, в поездке, на лодке, играл в игру <...>; брал часы и старался за 25 - 30 минут придумать какой-либо эффект, какое-либо возможное явление. И выходило, придуманные эффекты (быть может, правильнее сказать - эффектики, ибо речь не идет о чем-то значительном) легли в дальнейшем в основу десятка работ».

И свой фундаментальный вклад в советский атомный проект (точнее - в создание термоядерного оружия) сам Гинзбург не считал «фундаментальной задачкой» - «плевый пустяк», говорил он. Академик Андрей Дмитриевич Сахаров пишет в своих воспоминаниях об этом эпизоде: «По истечении двух месяцев я сделал крутой поворот в работе: а именно, я предложил альтернативный проект термоядерного заряда совершенно отличный от рассматривавшегося группой Зельдовича. Я называю это предложение “Первой идеей”. Вскоре мое предложение существенно дополнил Виталий Лазаревич Гинзбург, выдвинув “Вторую идею”». Речь шла об изменении конструкции термоядерной бомбы - от цилиндрической «трубы» к сферической «слойке». В идею так называемой слойки Сахарова Гинзбург добавил идею того, какое вещество должно было быть у этой «слойки» - дейтерий трития. «Он сам удивился, какое значение имеет его “Вторая идея”, - замечает историк науки Геннадий Ефимович Горелик. - Идея Виталия Лазаревича оказалась даже более жизнеспособна, чем идея Сахарова».

Все эти события происходили в самом начале 1950-х годов (советское правительство приняло постановление об организации расчетно-конструкторских и экспериментальных работ по созданию водородной бомбы 26 февраля 1950 года). И в этом - весь Гинзбург: «задачка», «плёвый пустяк», «эффектики», «жил себе и занимался физикой».

Между тем практически сразу после Великой Отечественной войны политическим руководством СССР была инициирована кампания «борьбы с космополитизмом» - против «преклонения перед западом». В 1946 году и ФИАН обсуждал «дело четырех космополитов», в том числе и В.Л. Гинзбурга. Правда, директор ФИАНа, академик Сергей Иванович Вавилов, который проводил этот Ученый совет, выстроил очень качественную линию поведения. «Лысенкования физики не произошло», - говорил позже В.Л. Гинзбург. А ведь он, что называется, висел на волоске...

Дело в том, что как раз в 1946 году Виталий Лазаревич Гинзбург женился на Нине Ивановне Ермаковой. Автор интересного биографического очерка «Бриллиантовые нобелианты» («Независимая газета», 24 сентября 2008 г.) Валерий Каджая так описывает необычные обстоятельства их встречи. «Они познакомились в городе Горьком, где проживала Нина Ермакова после освобождения из лагеря. Точнее, она проживала в селе Бор, так как ей, бывшей политзаключенной, было запрещено жить в больших городах, а тем более в режимных, каковым и являлся на тот момент бывший Нижний Новгород. И она каждый день на пароме переправлялась на противоположный берег, где училась в Политехническом институте. Однажды даже чуть не утонула, когда паром перевернулся и она оказалась в ледяной воде - дело происходило поздней осенью. После этого случая сняла комнату в Горьком и жила там полулегально.

Гинзбург же приехал однажды читать лекции, и в честь столичного гостя устроили вечеринку, где они и познакомились. Молодой ученый влюбился с первого взгляда в красавицу и умницу студентку. Роман их, учитывая характеры обоих фигурантов, развивался бурно, и вскоре они поженились. Любовь, конечно, великое чувство, но время было далеко не простое. Со стороны молодого доктора наук это был дерзкий поступок, вызов властям - жениться на ссыльной, дочери врага народа, террористке, задумавшей убить самого товарища Сталина!»

Обвинение, что и говорить, равносильно почти смертному приговору в те времена. Якобы из окна квартиры Нины Ивановны на Арбате, по которому обычно проезжал Сталин на ближнюю дачу в Кунцево, в вождя должны были стрелять заговорщики. На следствии, правда, быстро выяснилось, что Нина с матерью проживала в комнате, выходящей окнами во двор, а две другие комнаты, которые у них отняли после ареста отца и которые действительно выходили окнами на Арбат, занимали... чекисты. Нина Ивановна отсидела почти год сначала в Лубянской, а затем в Бутырской тюрьмах и в итоге получила три года лагерей. Ее освободили досрочно по амнистии по случаю Победы над фашистской Германией.

Отца же Нины, Ивана Петровича Ермакова, посадили еще в 1938-м как английского шпиона. Он был известным инженером, специалистом по холодильной технике и часто бывал за границей в командировках для закупок оборудования. Ивана Петровича осудили на 15 лет лагерей и отправили в Воркуту. Там его назначили. главным инженером строительства ТЭЦ. В 1940 году Ермакова вернули в Москву для повторного следствия и поместили в Лубянскую тюрьму, но, когда началась война, Ивана Петровича, как и всех остальных сидельцев Лубянки и Бутырки, перевели в Саратовскую тюрьму. Там он оказался в одной камере с академиком Николаем Ивановичем Вавиловым, гениальным генетиком, ученым с мировым именем. С лета 1942-го заключенных практически перестали кормить, и поздней осенью Иван Петрович умер от голода, а в январе 1943-го от истощения умер и Николай Иванович Вавилов.

Так что Нине Ивановне, даже после женитьбе на физике, участвовавшем в советском атомном проекте, еще семь лет не давали разрешения на проживание в Москве. Виталий Лазаревич, работая в ФИАНе, подрядился в качестве нагрузки заведовать кафедрой в Горьковском университете и постоянно наезжал туда. Ему даже дали комнату в коммуналке, куда перебралась Нина Ивановна. Сохранилась их переписка тех времен. «Милая моя любимая девочка, - писал Виталий Лазаревич Гинзбург 6 апреля 1952 года жене. - Я вчера забыл письмо дома и сейчас утром дописываю его и пойду опустить. Надеюсь, ты простишь этот очень редкий случай забывчивости (я отношусь к твоим письмам и моим к тебе не хуже, чем к самым секретным документам)...»

Упоминание о работе с секретными документами неслучайно. Он был женат на ссыльной, и его не допустили на объект, в Арзамас-16 - город в Нижегородской области, где расположен ВНИИ экспериментальной физики - разработчик и производитель ядерных боеприпасов. Кажется, В.Л. Гинзбург и не очень переживал по этому поводу - не попав в Арзамас-16, продолжал заниматься чистой наукой и в результате и сделал свою нобелевскую работу по сверхпроводникам.

В том же интервью, приуроченном к его 80-летию, В.Л. Гинзбург со свойственной ему иронией подчеркивал: «В теоретической физике впереди телеги идет все-таки лошадь - в первую очередь для физика важна физика, хотя и математику он должен знать. У меня хватало ума вовремя понять, что та или иная проблема мне не по зубам. Очень важно уметь понять, что эта задача не для тебя.

Один из источников счастья для человека, посвятившего себя науке, - возможность получать результат. А если ты взялся за задачу не по своим силам - можешь годами ею заниматься, но удовольствия никакого не получишь. Мне повезло, занимаясь многими физическими проблемами, я мог легко переходить от одной к другой».

В некотором смысле по этому же принципу построена и представленная в «Библиохронике» книга.

«В сборниках типа предлагаемого вниманию читателей, - отмечал В.Л. Гинзбург в авторском предисловии, - представляется возможной публикация довольно разнородного материала. Автор этим воспользовался, в результате чего книга оказалась состоящей из трех частей.

Часть I представляет собой, по сути дела, новое, переработали издание статьи «Какие проблемы физики и астрофизики представляются сейчас особенно важными и интересными?». Подробнее о характере этой статьи здесь можно не писать, поскольку это сделано в предисловии к ч. I настоящей книги.

Часть II содержит статьи, относящиеся к истории и методологии науки. Там же помещен и некоторый материал родственного типа, также статьи «Заметки по поводу юбилея» и «Опыт научной автобиографии».

Часть III составляют статьи и заметки, посвященные памяти ряда выдающихся советских и иностранных физиков (И.Е. Тамма Л.И. Мандельштама, Н.Д. Папалекси, Л.Д. Ландау, Е.М. Лифшица А.А. Андронова, А.Л. Минца, С.И. Вавилова, И.М. Франка, Г.С. Ландсберга, Е.К. Завойского, М.С. Рабиновича, М.В. Келдыша, А.Д. Сахарова, А. Эйнштейна, Н. Бора, Р. Фейнмана и Дж. Бардина). Здесь же помещена статья, написанная по случаю 80-летия голландского астрофизика Я. Оорта».

В общем, «жил себе и занимался физикой».

Гинзбург Виталий Лазаревич (1916-2009)

О физике и астрофизике: Статьи и выступления. / 3-е изд., перераб. и доп. - М.: Бюро Квантум, 1995. - 512 с.: 22,2 х 15 см. Тираж 5000 экз.

На форзаце дарственная надпись автора синими чернилами: «А.Н. Ваганову / C наилучшими / пожеланиями / В. Гинзбург / 11/IX 96»