- В стране перемены... На смену очередному старому больному Генеральному секретарю ЦК КПСС приходит здоровый и относительно молодой. С чем для тебя связаны те годы - годы перестройки?
- В середине 80-х мне было пятьдесят с небольшим, сейчас я смотрю на то время с расстояния тридцати с лишним лет и с высоты моих восьмидесяти шести.
Что вспоминается? С одной стороны, многих заинтересовали открывшиеся возможности. Горожане воодушевились новым понятием «фермерство» и, расставшись с квартирами, уезжали из Москвы, чтобы организовать личное хозяйство. К сожалению, скоро выяснилось, что все не так просто - новоявленным фермерам, особенно успешным, на местах чинили препятствия: перекрывали бензин, электричество, случались и криминальные ситуации. В результате фермерство почти свернулось. С серьезными проблемами столкнулся и частный бизнес в городах.
Но, как говорится, дышать стало легче. Сняли цензуру, хотя сразу поверить в новоявленную «гласность» было непросто. Издавали все, что раньше запрещалось и даже преследовалось. Я воспринял это главным результатом горбачевской перестройки. Появилась возможность обсуждать любые, еще вчера закрытые темы... И почти сразу прекратился идеологический прессинг: резко уменьшилось число «политических занятий», проводившихся в организациях еженедельно, и на партсобраниях не поднимали вопросы идеологии...
Но, с другой стороны, не отпускало ощущение хаоса, отсутствия управляемости. Пустые полки магазинов шокировали. Новое значение приобрело слово «челнок», теперь им называли того, кто ввозил в страну иностранные товары. Останавливалось финансирование научных программ, прекращались заказы, падала занятость, уходила увлеченность своей работой. Интеллигенция не от хорошей жизни пошла в торговлю. Нужно было выживать, растить детей, одним словом, «не прогибаться», впрочем, как и во все времена...
- А еще и война с «зеленым змием», связанная с вырубкой виноградников...
- Невольно обращаюсь памятью к Борису Годунову, который тоже боролся с пьянством и закрыл в городах питейные дворы. В своих указах он писал, что скорее пожалует вора или убийцу; нежели того, кто осмелится открывать кружечный двор. Пусть дома, говорил он, каждый ест и пьет, сколько хочет, но никто не имеет права продавать вино москвитянам. А ежели же содержавшие питейные дома не имеют иных средств к пропитанию, они получат земли и поместья...
Но повальная вырубка тысячелетних виноградников не приходила в голову ни одному правителю.
Потом пришлось десятилетиями возвращать к жизни утраченные сорта, вред был причинен колоссальный.
- Запрещали банкеты, связанные с защитой диссертаций, пропагандировали «безалкогольные свадьбы». Даже из фильмов вырезали кадры с застольями, многие киноленты покорежили...
- Ну, и чего добились? Повсеместного самогоноварения, а бюджет недосчитался огромных сумм, возместить которые оказалось нечем.
- Зато Арбат сделали пешеходной улицей...
- Это улица моего детства. Когда появился красивый наземный вестибюль арбатского метро, мы с мамой и папой часто ездили на Арбат, гуляли по Гоголевскому и Суворовскому бульварам. Поблизости, в Скатертном переулке, жила двоюродная сестра мамы, тетя Аня, профессор астрономии. Она работала в Академии наук СССР вместе с академиком Андреем Борисовичем Северным, более тридцати лет возглавлявшим Крымскую обсерваторию. Благодаря ей я в школьном возрасте увлекся изучением звездного неба и стал бегать в планетарий. Кстати, тогда Арбат являлся основной трассой, по которой Сталин выезжал на ближнюю дачу. Вдоль пути велось тщательное наблюдение спецслужб.
Когда-то, в 50-х годах, мама часто водила меня в антикварный магазин на Старом Арбате. Она любила показывать вещи, похожие на те, которые окружали ее в детстве и ранней юности. Директором магазина работал отставной капитан первого ранга, моряк, обаятельный мужик. Однажды с одной из моих первых зарплат купили там портрет работы Тропинина.
- Любопытно, сколько вы заплатили?
- Кажется, рублей восемьдесят. И хотя это были немалые деньги, мама не удержалась.
- Примерно. средняя месячная зарплата. Повезло!
- К сожалению, в 70-е - 80-е годы коллекционеров стали преследовать, особенно почему-то нумизматов, собирателей картин и старинного оружия. В случае нарушения «правил советской торговли» наступали катастрофические последствия и для продавцов, и для покупателей. Книжников правоохранительные органы почему-то щадили, но за крамольную, с точки зрения властей, литературу привлекали и их. Так вот не миновала чаша сия и отставного капитана. Его посадили, дали приличный срок - то ли восемь, то ли десять лет. Магазин закрыли, а здание снесли, наверное, чтобы полностью истребить «антикварную заразу» на Арбате. Долгие годы, лет тридцать -сорок, на месте магазина находился пустырь. Сейчас, наверное, что-нибудь построили.
Но Старый Арбат еще долго оставался местом концентрации антикварных и букинистических магазинов. Какие только раритеты здесь не встречались! И книги восемнадцатого-девятнадцатого веков, и прижизненные, в том числе первые, издания русских классиков, и редчайшие старые журналы, и подносные роскошные фолианты, и подборки иллюстраций и гравюр. Всего не перечислить. Конечно, у прилавков магазинов заводились многочисленные и часто долговременные знакомства. А отсюда - счастливые находки и пополнение обеими сторонами личных коллекций. Приоткрывался и мир судеб, поскольку «прилавочные» беседы позволяли узнать новое, неожиданное...
Среди страстных книжников того времени могу назвать имена известных моих современников - артиста Бориса Чиркова, художника Илью Глазунова, балетмейстера Касьяна Голейзовского, президента Академии медицинских наук СССР Николая Блохина, ученого Эдуарда Григолюка и многих других увлеченных, неординарных людей, так или иначе способствовавших просвещению России.