«В некотором царстве…» с Алексеем Венгеровым
Интервью Алексея Венгерова корреспонденту портала Медиа-компании «Время», Украина
Три первых тома этой книги вышли тиражом по пятьсот экземпляров. Будет еще шесть. Все под одним сказочным названием «В некотором царстве…». Но жанр у них не сказочный, а необыкновенный: «Библиохроника».
Написаны они известным московским библиофилом Алексеем Венгеровым в соавторстве с сыном Сергеем. Свое печатное детище они называют именно «Библиохроникой», поскольку «в качестве главного героя, судьба которого отражала важнейшие этапы российской истории, была выбрана книга в самом широком смысле этого слова». От первопечатного «Апостола» (1564 г.) до изданий 20 — 30-х годов прошлого века. Причем все книги — из личного собрания Алексея Венгерова.
Так же, как и первые три тома, каждый новый том выйдет под своим личным номером. Эти книги нельзя купить в магазине. Но можно найти в библиотеках лучших университетов мира. Само собой разумеется, в Кембридже и Оксфорде. В Украине их всего два комплекта — в Киевском национальном университете имени
Т. Г. Шевченко и вот теперь — в Харьковском национальном университете имени В. Н. Каразина. Алексей Венгеров на днях подарил. И сам рассказал, о чем эти книги…
Слева — «Апостол», справа — Бродский с автографом
— Книга называется «В некотором царстве...». Это очень тонкий момент. Все русские сказки начинаются с этой присказки. Меня очень долго возмущал Емеля, который долго лежал на печке и потом, ничего не делая, торжественно въезжал во дворец. В то же время в сказке Гауфа мальчик, чтобы выбраться из леса, набивал свои карманы камнями. А набить камнями карманы — это работа.
Однажды я увидел в немецких магазинах каталоги. Их там великое множество: по автомобилям, часам или женскому белью, — охватывающие лет 200—300, и к каждому предмету — подробное описание, вплоть до событий, которые происходили в стране в это время. Кто-то кого-то казнил или сжигал на костре, кто-то делал великие открытия… Начинаешь изучать такие каталоги и постепенно проникаешь в эволюцию страны. Мне это очень понравилось. И сама представленная в каталоге вещь уже мало интересовала.
Многоточие «В некотором царстве…» означает, что события происходили в пространстве. А «Библиохроника» — это попытка расположить содержание книги во времени.
Посему мой принцип отбора книг заключается в… отсутствии принципа. Вот слева — «Апостол», справа — Бродский с автографом. Слева — автор «Записок о Московии» Гербештейн (1486–1566), справа — Довлатов. Потому что я по натуре эклектик. Не только с точки зрения стиля, но и с философской точки зрения. Когда я, гуляя в зоопарке, вижу носорога, крокодила, а рядом разгуливает марабу, я осознаю, что это совершенно дисгармоничные вещи. Но я понимаю, что в целом — это гармония природы. И это самое красивое, что можно придумать.
Самая сложная часть книги — «натаскать камней» — написать очерк. Эта работа очень сложная и непрогнозируемая по времени. Бывает, необходимо проработать несколько десятков источников, чтобы, скажем, написать, что происходило с Александром Сергеевичем или Михаилом Юрьевичем в те самые дни, когда в свет выходили их первые прижизненные издания.
«Библиохроника» не претендует ни на абсолютную полноту анализа, ни на научность исследования. Книги «набросаны» по моему выбору — какие я сам счел нужным. Затем «верхнее» начальство решило, что хватит хаоса. И следующие шесть томов уже будут тематическими. Детская литература, книги по регионам, XX век отдельно, отдельно — Отечественная война 1812 года. И два тома на двух языках: русском и французском. За счет этого можно резко увеличить иллюстративный материал. А это очень важно. Потому что 80% информации мы воспринимаем глазами, когда одуванчик для нас — не собрание пестиков и тычинок, а прежде всего маленькое солнышко на зеленом лужке. Когда вы видите картинку, вы по-иному воспринимаете книгу и ее содержание.
Ларец Екатерины
— Конечно, я нахулиганил, и довольно много. В одном из томов есть очерк о том, как Алексей Ремизов (1877–1957) писал свою книжку «Что есть табак». Знаете об этой книжке? Когда я об этом спрашиваю любую аудиторию, в ответ обычно гробовое молчание.
После смерти Потемкина Екатерина Великая приказала сделать восковой муляж (ну сами понимаете, с чего) «для назидания обмельчавшему потомству». В точном размере со всеми отличительными подробностями, включая родимое пятно у «ствола расширения». Слепок хранился в запасниках императорского Эрмитажа, недоступный для публичного обозрения, в специальном ларце «в размер скрипичного футляра».
В 1906 году главным хранителем Эрмитажа был Андрей Иванович Сомов, папа хорошо известного вам художника Константина Сомова. И «молодая шпана» — Алексей Ремизов и Константин Сомов приставали к папе, чтобы он принес ларец домой, хотя бы на один день. Наконец, в Сочельник 1906 года, папа принес ларец, но предупредил, чтобы об этом вопиющем кощунстве они никому не говорили. Но куда там! Это оказалось секретом полишинеля. Потому что в тот же день, встретив М. Врубеля и А. Волкова на Невском проспекте, друзья спросили, что те делают сегодня вечером, а те ответили, что «сегодня они идут к Сомовым осматривать ларец с «этим самым» содержимым». В конце концов на действо собралась такая компания: С. Дягилев с женой, Е. Лансере с женой, А. Бенуа с женой, В. Розанов с женой и примчавшийся по этому случаю из Москвы Н. Сытин. Причем женам, естественно, никто ничего не сказал. Все сидели за столом в гостиной, и мужчины под разными предлогами по одному отлучались в дальний кабинет, где стоял ларец, и, восхищенные, возвращались обратно.
Ремизов в то время увлекался древнегреческими апокрифами. Согласно одному из них, эту мужскую часть тела монашки средневековых монастырей отрезали после смерти владельца, которого замучивали до смерти, и высаживали на ней табак как символ мужской крепости. И Ремизов решил написать текст «Что есть табак», стилизованный под апокриф, а Сомова попросил проиллюстрировать рукопись, согласно «потемкинской натуре».
Если каждый из двадцати пяти экземпляров первого издания повести А. М. Ремизова «Что есть табак» (Санкт-Петербург, 1908) можно отнести к очень редким, то единственный корректурный экземпляр, оставшийся от попытки ее переиздания на заре советской власти, — это уже уникум.
Предполагалось, что и второй тираж книги будет библиофильским, но значительно большим по сравнению с первым выпуском: 333 нумерованных экземпляра, из них 25 раскрашенных от руки. Сомов разработал новое оформление повести, даже были изготовлены клише, оставалось только утвердить макет, но вмешался случай. Посланный из типографии с клише задумал позабавить каких-то своих товарищей и развернул пакет.
Поднялся шум невообразимый. Женщины, работницы типографии, возмутились: «Как это так, бумаги не хватает детям на учебники, а эти нехристи что задумали издавать!». И издание не состоялось. Поэтому остается утешаться тем, что корректорский экземпляр находится в моей коллекции. Мне предлагали продать его за границу, но я просителю резко отказал: никогда эта книга из России не уедет. Она — единственная в своем роде.
Собиратель коллекционеру не синоним
В Харькове жили мои дедушка с бабушкой, достаточно известные люди. Дом этот на Сумской, 23 сохранился. Здесь я проводил до войны каждое лето. В связи с тем, что бабушка была очень известным в Харькове педиатром, я катался на красных, обшитых кожей линкольнах, которые за ней присылали сильные мира сего, с тем чтобы везти к маленьким детям. А дед был полевым хирургом в царской армии. И весь стол его был уставлен осколками снарядов, вытащенных им во время операций. Я бегал по его большому кабинету, который был весь заставлен книжками.
Очевидно, любовь к книгам — вещь генетическая. Не знаю, в каком из завихрений ДНК она у меня застряла, но я знаю, что мое книжное собирательство началось в 1943 году. В Москве на Кузнецком мосту был книжный рынок, а мы с мамой в это время начали получать по карточкам американские бекон и сгущенку. И однажды в ОРСе №9 (не все знают, что это Отдел рабочего снабжения) я поменял эти талончики на «Графа Монте-Кристо». Мама, не сделав мне ни одного замечания, лишь заметила, что «наконец-то в нашем доме появился свой граф». С тех пор я стал собирать книжки.
В послевоенные годы отец прислал мне из Германии печатку «Из книг Алексея Венгерова», он заказал ее для меня у немцев. А в годы нужды, когда отца уже не было в живых, с моего разрешения мама продала эти книжки, чтобы хоть как-то прокормить меня и моих двух младших братьев. Спустя годы я увидел в одном из букинистических магазинов книжки со своим штампом, с собой не было денег и я попросил их отложить. Но когда я прибежал через полчаса обратно в магазин, мне ответили, что книги проданы. И я по сей день нахожусь под впечатлением этой утраты, хотя прошло уже много-много лет.
Пушкин двояко относился к книжкам. С одной стороны, он им говорил: «Прощайте, друзья!», а с другой стороны, он воспринимал их как «живых мертвецов», которые стоят в шкафах и хохочут над нашими с вами коллизиями, и останутся стоять после нас в тех же самых шкафах, улыбаясь из-за стекол. Поэтому я категорически не хочу превращать собирательство в самоцель. Я отдаю себе отчет, что не смогу собрать всех книг, которые я бы хотел, для этого не хватит всей моей жизни. Я не отношусь к Гобсекам. Если передо мной встанет дилемма: купить редкую книгу или трехколесный велосипед для маленькой внучки, я выберу велосипед.
Собираю только хорошие книги. Что это такое, я и сам не понимаю. Это могут быть самые разные издания. Хорошо, конечно, иметь 15 томов Татищева, однако для собирателя приятно иметь даже два тома, но в хорошем состоянии. Другое дело, что их читать никто не будет. Я вообще не верю библиофилам, которые утверждают, что они прочли все книги из своего собрания. Потому что читать — это большой труд. Это я вам говорю как математик, потому что сложение символов в некий семантический ряд, это непросто. Потому дети и бегают от чтения.
Но я проглядываю все книги, которые у меня есть. И смотрю в будущее с оптимизмом. Противостоять человеческой мысли невозможно. Если мы с вами сумели от глиняных табличек Междуречья прийти к гуттенберговской бумаге, то совершенно ясно, что новые носители имеют место быть и еще будут, но книга все равно останется как памятник культуры и никогда не исчезнет. И любовь к книге никогда не иссякнет.
Все в этом мире временно
— Вы удивитесь, но я очень мало знаю старопечатную книгу. Ругайте меня как угодно, но я мало тяготею к XX веку. Я «застрял» в XVIII веке, и вот о книгах этого времени вы, пожалуйста, спрашивайте все что угодно.
Я не могу назвать причинно-следственную связь, почему именно XVIII век? Возможно, имеет значение то, что я прикасаюсь к книгам, которым 300 лет. Уже одно это само по себе сродни чему-то чувственному. Когда видишь книжку с экслибрисом, маргиналиями (от латин. marginalis — находящийся на краю, заметки на полях книги или рукописи. — Е.З.) и читаешь на полях о том, что чья-то мама намедни купила на рынке щенка за полугривенный, эти люди становятся мне почему-то милы и очень близки. Понимаете? И эта мама, жившая 300 лет назад, оказывается со мной рядом. Это невозможно объяснить словами. Это на уровне ощущений.
Наша страна не очень богата на редкие издания, мы лет на 200 отстаем от Франции и лет на 100 от Германии и примерно одинаково отстаем по культуре отношения к книге. У нас вы сплошь и рядом можете увидеть растрепанные книжки. Ни во Франции, ни в Германии вы не можете их найти. Даже на тех 37 рынках, которые раскидываются в Париже каждые субботу и воскресенье, я могу взять в руки не просто инкунабулы (по нашим меркам), но и инкунабулы (по их меркам, то есть изданные до 1504 года), в отличном состоянии.
Культура отношения к книге там совершенно иная. Тем не менее, даже книг, которые были в составе императорских библиотек с великолепными экслибрисами, у нас мало, потому что с нами случилось несчастье, непоправимое, к сожалению. Я имею в виду уничтожение усадебных библиотек в годы революции и Гражданской войны. С тех пор у нас исчезло понятие «наследственная библиотека». Сегодня я не знаю практически ни одной библиотеки, которую бы без вожделенной радости не распродали бы родственники после смерти хозяина.
Любая домашняя библиотека подвижна, она «плывет» во времени, видоизменяется. Не факт, что мои наследники пожелают сохранить ее в таком виде. Более того, близкие очень часто просто ненавидят библиофилов за то, что те ограничивают их доступ к земным благам, за тот ущерб, который они наносят семье покупкой дорогих фолиантов. Поэтому судьба моей библиотеки неясна.
При этом я большой антагонист библиотечных и музейных работников. Имея оклад доктора наук в 70-е годы (500 рублей в месяц — сумасшедшие деньги в те времена!), я покупал множество книг и поначалу альтруистически и довольно широким жестом раздаривал. Комплекты «Аполлона», «Золотого Руна» дарил библиотекам. А через три года заставал их в тех же самых мешках, только затопленных водой и изъеденных крысами, и даже не развязанных.
— Алексей Анатольевич, а есть ли книга, с которой вы никогда не расстанетесь?
— Только с той, где на полях остались следы маминых детских рисунков. Они уйдут со мной то ли в крематорий, то ли еще куда-то. Но я их никому не отдам…
Из досье «Времени»
Венгеров Алексей Анатольевич родился в 1933 году в Москве. Выпускник Московского авиационного института (1957 г.), доктор технических наук, профессор, страстный собиратель старых книг, «относящихся до России», — все эти ипостаси органично уживаются в одном человеке. На протяжении многих лет он остаётся одной из знаковых фигур книжной жизни Москвы. Библиофил, собравший одну из лучших коллекций в России, Алексей Венгеров уже давно занимается популяризацией частных книжных собраний. В числе его самых интересных проектов — «В некотором царстве... Библиохроника»: рассказ о российской истории через призму книжного собирательства и печатных изданий, оставивших наиболее глубокий след в прошлом русской книги. «Библиохроника» была встречена читающей публикой с большим интересом. Стала «Книгой года-2004» в номинации Humanitus. В 2006 г. «Библиохронике» присвоена премия Д. С. Лихачёва, а «Русский раритет» — издательство, выпустившее «Библиохронику», получило за эту книгу премию в номинации «Лучшее издание, содействующее развитию книжного дела».
Примечание "Библиохроники.рф"
Портал Медиа-компании «Время» расположен на Украине. В настоящее время все публикации до 2015 года, включая опубликованное выше интервью, удалены из архива сайта.