Лейпциг. 1813 год – 4-е октября 1963 года (1963 год)

Иван Сагацкий

Сражение под Лейпцигом, вошедшее в историю как «битва народов», продолжалось с 4 (16) по 7 (19) октября 1813 года. Оно стало крупней­шим в истории наполеоновских войн: с обеих сторон в нём сошлись около полумиллиона человек – более 190 000 у Наполеона и его союзников и свыше 300 000 в рядах антина­полеоновской коалиции. «Битвой народов» его окрестили потому, что друг против друга тогда дрались французы, поляки, итальянцы, бельгийцы, голландцы, русские, пруссаки, ав­стрийцы, шведы, англичане, венгры, предста­вители ряда германских княжеств. Причём немецкие и польские части представляли каж­дую из враждующих сторон. Результатом этого грандиозного противостояния стало пораже­ние наполеоновских войск и их отступление на территорию Франции. Можно без преуве­личения утверждать, что битва под Лейпцигом явилась одним из к лючевых моментов в воен­ной и политической карьере Наполеона. Од­нако и в этом сражении был эпизод, который мог перевернуть весь ход европейской исто­рии. Исход боя решали минуты, но на пути полководческого счастья французского импе­ратора стали русские лейб-казаки.

Именно этим мгновениям, которые Стефан Цвейг называл «звёздными» в истории человече­ства, и посвящена книга «Лейпциг. 1813 год – 4-е октября 1963 года», подготовленная в Париже к 150-летию «битвы народов» группой русских офицеров-эмигрантов из Объединения лейб- гвардии Казачьего полка. Изданная на средства Объединения мизерным тиражом, отпечатанная на ротаторе, она является интереснейшим исто­рическим документом, свидетельствуя о стрем­лении русской военной диаспоры в изгнании сохранить свою самобытность и традиции. В предисловии к книге говорится: «Предназна­ченная для издания сводка исторических дан­ных о подвиге лейб-гвардии Казачьего полка под Лейпцигом 4-го октября 1813 года является результатом работы группы офицеров Объеди­нения лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка, ныне находящихся за границей. Работа эта, предпринятая по инициативе и под руковод­ством ген.<ерал>-м.<айора> И. Н. Оприца, была вызвана желанием напомнить всем русским людям во дни 150-летнего юбилея Лейпцигской битвы о славе полка и оставить преемникам наи­более полное и правильное освещение событий 4-го октября… Условия жизни заставили редак­ционную комиссию Объединения ограничить свой труд рамками сведений, касающихся, глав­ным образом, лейб-гвардии Казачьего полка. Поэтому исследование боевых действий под Лейпцигом сводится к изучению героического эпизода из истории лейб-казаков, имевшего место 4-го октября на левом фланге Союзных армий, в районе деревни Госсы».

Созданный в 1796 году под названием лейб- гвардии Гусарский казачий, полк участвовал и отличился во многих войнах: русско-шведской 1788–1790 годов, русско-французских 1798–1800, 1805 и 1806–1807 годов, русско-шведской 1808– 1809 годов. Но особенное значение для лейб- казаков имели события Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов 1813–1814 годов.

С апреля 1812 года полк занимал позицию около Немана. Его пикеты одними из первых сообщили о переправе наполеоновских войск в ночь с 11 (23) на 12 (24) июня. Именно гвар­дейские казаки первыми вступили в схватку с неприятелем на российской территории. Впоследствии они участвовали в боях при Вильне, Смоленске, Бородине, Вязьме, Красном и Ковно. В 1813-м – в сражениях при Бауцене и Лейпциге. В кампа­нию 1814 года – при местечке Фер-Шампенуаз, а неделю спу­стя торжественно вступили в Париж.

Почему же именно одной дерзкой атаке и последовавшей за ней отчаянной схватке, кото­рые в общей сложности про­должались менее получаса, посвящена целая книга? Об этом говорится в главке «Значе­ние дня 4-го октября в прошлом и в настоящем служении лейб- казаков России»: «День 4-го октября, ежегодно встречаемый лейб-казаками с молитвенной памятью о своих государях, о предках-героях Лейпцигской битвы и о всех однополчанах, находится и про­ходит под небесным покровительством священномученика Иерофея, епископа Афин­ского – заступника и молитвенника полка. Лейб-казаки верят, что ровно 150 лет тому назад Святой Иерофей помог лейб-гвардии Казачьему полку спасти в самый критический момент сво­его государя и двух союзных монархов от почти неизбежного пленения французами. Самоот­верженной и неожиданной контратакой лейб-казаков прорыв нашего фронта массой тяжёлой кавалерии Мюрата был остановлен, и это оказа­лось достаточным, чтобы восстановить общее положение союзников. Спасение своего импе­ратора отдельной воинской частью – величай­шая честь и редкостное счастье для таковой. Эта честь выпала на долю лейб-гвардии Каза­чьего полка и временно прикомандированного к нему четвёртого эскадрона Черноморской сотни, вошедшей в его состав… Блестящая атака лейб-казаков под Лейпцигом поразила всех оче­видцев и современников своей смелостью, решительностью и достигнутым результатом.

В большинстве русских и иностранных доку­ментов о Лейпцигской битве существуют более или менее подробные упоминания о ней. В последние же времена императорской России она изучалась в Академии Генерального штаба и в военных училищах как классический при­мер кавалерийской атаки, приводящей при огромном неравенстве сил к полному и оше­ломляющему успеху».

Изданная в 1963 году книга «Лейпциг. 1813 год – 4-е октября 1963 года» – это исчерпываю­щий по своей полноте военный анализ проис­шедших событий, основанный на множестве русских, французских и немецких источников. Прежде всего, естественно, воссоздаётся распо­ложение сил противников: «Выбирая местность для будущего сражения, Напо­леон остановился на участке к югу от города Лейпцига, между реками Парта и Плейсса. Он как нельзя лучше подходил к любимому способу ведения боя Наполеоном, то есть для действий массой, собранной в мощный кулак. Помимо удоб­ства концентрации сил и управ­ления ими, у французов позади, на Эльбе, была уже готовая база снабжения. Фронт же союзни­ков на этом участке разделялся долинами рек Плейсса, Эльстер и их притоками на несколько секторов. В тылу у них не было никакой опорной базы».

В конце сентября 1813 года и французская, и союзная армии сосредоточили свои силы вблизи Лейпцига. Сраже­ние началось утром 4 октября. «Утро было дождливым. Император Александр I прибыл на поле сражения, когда войска ещё выстраивались в боевой порядок. На фронте царила тишина.

Около 8 часов утра Богемская армия начала своё сближение с неприятелем. В 9 часов три орудий­ных выстрела батарей союзников оповестили всех о начале сражения… Своим нападением на Вахау русские имели честь начать первыми битву под Лейпцигом. Государь ехал молча шагом в первой линии, когда раздался гул пер­вого ответного выстрела из тяжёлого неприя­тельского орудия. Находившийся около импера­тора Александра I граф Милорадович сказал: “Французы приветствуют Ваше Величество”. Шутка эта заставила всех улыбнуться… После 8 часов утра Наполеон прибыл на холм Гальгенберг у овчарни Мейсдорф, что северо-восточнее Вахау. Оттуда он с Мюратом следил за развора­чивающимся сражением. Союзные монархи – император Александр, австрийский император Франц I и прусский король Фридрих-Виль­гельм III – со своей стороны наблюдали за насту­плением с холма Вахтберг, расположенного южнее Гюльденгосса. За этим холмом стоял кон­вой государя – лейб-гвардии Казачий полк под командойгенерал-адъютантагенерал-лейтенанта графа Орлова-Денисова. Других войск здесь поблизости не было. Холм этот был расположен между атакующими линиями и резервами, остав­шимися довольно далеко от полосы боя… Ещё до полудня все нападения войск Богемской армии на корпус Мюрата на протяжении 8 вёрст от реки Плейсса до Либертвольквиц были всюду отбиты французами… После отражения всех атак союз­ников Наполеон, определив точно центр Богем­ской армии и заметив ослабление её боевого напряжения, занялся подготовкой прорыва фронта союзников. Он выбрал действие своим левым крылом в надежде пробить им центр, опрокинуть Богемскую армию по всей её линии на Магдеборн, а потом отрезать её окончательно от дороги на Дрезден. Наполеон намеревался осу­ществить прорыв смелой и мощной атакой у Гюльденгоссы… Конная группа Мюрата, назна­ченная для прорыва центра Богемской армии, начала атаку. Неаполитанский король в костюме, расшитом золотом, и в шляпе со страусовыми перьями шёл впереди… Полки Мюрата начали прорыв в замечательном порядке… Союзники, сбитые со своих позиций, были накануне беспо­рядочного бегства… Положение становилось очень серьёзным. Один из наших корпусов поспешно отступал вправо от Госса, другой в бес­порядке спасался через эту деревню, а французы уже врывались в неё… Французская пехота устре­милась после Госса на овчарню Ауэнгейм и овла­дела ею. Сражение для союзников становилось безнадёжно потерянным. Над тремя монархами нависла большая опасность: на Вахтберг уже долетали ядра, а конница Бесьера подошла к прудам Гюльденгосса… Французы заметили пёструю группу на вершине Вахтберга. Бесьер, продолжая свою блестящую атаку, на плечах сбитой им нашей лёгкой гвардейской кавалерии ворвался в проход между двумя прудами, лежа­щими западнее Гюльденгосса. Они были соеди­нены отводным рвом… Французские кирасиры приблизились на 300 метров к Вахтбергу. Отдель­ные группы всадников пронеслись через боло­тистый луг, но главная масса атакующей кон­ницы повернула несколько вправо, нацелившись на появившихся вдали кирасир Гудовича… Фран­цузские кирасиры продолжали рваться вперёд и появились невдалеке от монархов… В свите началось большое волнение. Наступил критиче­ский момент. Под рукой у союзных монархов был всё тот же один конвой императора Алек­сандра – четырёхэскадронный лейб-гвардии Казачий полк. Головные всадники французов приближались к холму».

В эти минуты отчаянной опасности Алек­сандр I подозвал к себе полковника И. Е. Ефре­мова, находившегося тогда с полком, и прика­зал атаковать неприятеля, который был уже в 80 метрах от холма. Дальнейшие события опи­сываются в книге в соответствии с полковыми преданиями: «Вернувшись к строю, Ефремов широко перекрестился и крикнул казакам: “Братцы, умрёмте, а дальше не допустим. Полк, за мной!” И Ефремов сразу бросился на неприя­теля. Офицеры и вахмистры, вооружившись пиками, пустились за полковником Ефремовым полным карьером. Лейб-казаки с размаху нале­тели на передовые группы французских кавале­ристов, тяжело скакавших к возвышенности. Кирасиры не смогли оказать никакого сопро­тивления: они были мгновенно опрокинуты сначала к пруду, потом в самый пруд. Рассеяв их, лейб-казаки овладели узкой дамбой. Пройти по ней на другую сторону топкого ручья, преграж­давшего движение, можно было только “в один конь”, а самый ручей обскакать было невоз­можно. Эскадроны рассыпались в нерешитель­ности на берегу, но кто-то крикнул: “Что стали? Пошёл!” По этому слову лейб-казаки ринулись вперёд напрямик: кто по плотине, другие через ручей. Лейб-эскадрон вышел на противополож­ный берег ручья. За ним быстро выстраивались три остальные эскадрона. Перед лейб-казаками кипел бой между французами и быстро отсту­павшими частями союзников. Один из француз­ских кирасирских полков со своим генералом во главе проходил перед лейб-казаками… “Эска­дрон! – крикнул полковник Ефремов. – Эска­дрон, – повторил он, – благословляю!..” Ефремов сделал обнажённой саблей крестное знамение над полком. Лейб-казаки, взяв наперевес длин­ные дротики, со страшным гиком в безудержном порыве бросились на левый фланг конницы Бесьера… Неожиданное появление лейб-казаков на фланге так ошеломило противника, что его колонна как будто даже приостановилась и заволновалась. Но было поздно: на полном карьере эскадроны лейб-казаков нанесли ей сокрушительный удар пиками, головные эска­дроны французов были просто отброшены назад… В это время подоспела наконец помощь… Лейб-казаки неслись за уходящими полками французов через всю равнину и продолжали сбивать отдельных всадников. Так они гнали кирасиров Бесьера до подходившей им на помощь пехоты. Там они попали под картечный огонь французских батарей. Только тогда лейб- казаки повернули направо кругом и пустились назад. Их никто не преследовал… Лейб-казаки возвращались с поля боя с песнями. Пройдя пло­тины и подходя уже к Вахтбергу, они смолкли: они увидели на холме своего государя… Вид у полка был растерзанный: у многих не хватало головных уборов, другие были в разорванных мундирах с окровавленными лицами и руками. Полковник Ефремов ехал без кивера: он был у него сбит в бою. Когда эскадроны подошли ближе к холму, император Александр громко произнёс: “Ефремов, ко мне!” Ефремов оставил полк и помчался к государю. Лейб-казаки, построившие развёрнутый фронт, увидели, как царь принял рапорт командира полка и дважды осенил себя крестным знамением. Весь строй полка стал креститься тоже. Потом император Александр снял с себя крест Святого Георгия 3-ей степени и своеручно надел его на полков­ника Ефремова… Император Александр напра­вился к строю полка и, объезжая фронт, благода­рил всех. На глазах царя были заметны слёзы волнения». В той атаке полк, насчитывавший 400 всадников, потерял убитыми 18 казаков и одного офицера, ранеными – 34 казака и 3 офицеров.

Вскоре Богемская армия перешла в наступле­ние по всему фронту. В книге делается вывод: «Атака лейб-казаков приобретает важнейшее значение: она происходит в тот момент, когда всякое сопротивление на атакуемом участке рухнуло, прорыв открыт и по никем не защища­емому пространству кирасиры Бесьера подхо­дят к самому Вахтбергу. Передовые их всад­ники – в 80 метрах от холма… Вот эта-то точка и есть кульминационный пункт успеха Мюрата 4-го октября, уверенности Наполеона в близкой победе, безнадёжности положения союзников, угрозы пленения трёх монархов. Но тут проис­ходит чудо: в этот миг отчаяния лейб-казаками сметается и порыв Мюрата, и уверенность Напо­леона в одержанной победе. После этого у фран­цузского императора уже просто нет сил повто­рить подобное напряжение. Совершенно логи­чески у него появляются мысли о перемирии. После же многозначительного молчания союз­ников вместо ответа на предложения Наполеона о прекращении сражения – отчаянная оборона Лейпцига без возможности проявления своей воли и инициативы. Наконец, поражение».

У книги есть и своя сверхзадача: восстановле­ние исторической справедливости. Большин­ство мемуарных и военно-исторических источ­ников приписывают успех атаки командиру лейб-гвардии Казачьего полка генерал-адъю­танту графу В. В. Орлову-Денисову. Однако в момент наибольшей опасности его не было рядом с императором. Выполняя распоряжение Александра I, он отправился тогда к М. Б. Барклаю-де-Толли с приказом направить в место прорыва французской конницы русскую тяжёлую кава­лерию. Он подоспел к своим лейб-казакам лишь в самом конце атаки. В книге об этом говорится: «Кроме документов лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка, имя полковника Ивана Ефре­мовича Ефремова не упоминается ни в одном историческом труде. Это объясняется тем, что в тогдашние времена действия войсковых частей было принято описывать под именами их глав­ных начальников. Таковым под Лейпцигом был граф Орлов-Денисов, а не полковник Ефремов. Кроме этого, по своему положению в свите госу­даря граф Орлов-Денисов был, конечно, более известен, чем остававшийся всегда в строю пол­ковник Ефремов. Детали же отправления лично императором Александром графа Орлова- Денисова за помощью, как и отданного им при­казания полковнику Ефремову атаковать кон­ницу Бесьера, могли ускользнуть даже от самых внимательных очевидцев боя. Совершенно бес­спорным фактом является то, что полк вёл в атаку Ефремов. Он нанёс первый удар по зарвавшимся в пылу атаки французским кираси­рам и в общем остановил их атаку… В полковом музее и сейчас хранится орден Святого Георгия 3-го класса, надетый императором Александром I на полковника Ефремова на месте боя».

Столь детальное сохранение подробностей того памятного сражения стало возможным отчасти потому, что согласно распоряжению Николая I день 4 октября ежегодно отмечался лейб-казаками как полковой праздник.

После завершения наполеоновских войн лейб-гвардии Казачий полк пережил ещё не­мало славных моментов: он принимал уча­стие в русско-турецкой войне 1877–1878 годов, в Первой мировой войне…

В марте 1918 года полк был расформирован и заново воссоздан два месяца спустя в составе Донской армии. Казаки-гвардейцы прошли весь тяжкий путь Белой армии: они воевали под началом генерала Краснова, вместе с врангелев­скими частями защищали Перекоп. Им довелось пережить страшные часы эвакуации из Крыма и прозябание на острове Лемнос, чтобы, нако­нец, через Сербию перебраться во Францию, в Париж, где обосновались многие солдаты и большинство офицеров полка, куда перенесли своевременно вывезенный из революционного Петрограда полковой музей и где было создано Объединение лейб-казаков.

Хотя в предисловии говорится, что книга «Лейпциг. 1813 год – 4-е октября 1963 года» – это совместный труд группы входивших в Объеди­нение офицеров, на её титульном листе стоит имя одного человека – Ивана Ивановича Сагацкого. Потомственный казачий офицер и фран­цузский инженер-геолог, он был ещё и военным писателем, печатал обзоры, аналитические ста­тьи и воспоминания в журналах «Родимый край» и «Военная быль». Именно ему Объединение поручило скомпоновать и обработать для печати материалы, собранные его сослуживцами.

История жизни Сагацкого трагически ти­пична для той эпохи. Он родился в семье пол­ковника 12-го Донского казачьего полка. (Кстати, именно в этом полку служил Григорий Мели­хов, герой романа «Тихий Дон», и прекрасное знание материала позволило Ивану Ивановичу указать на несколько серьёзных неточностей, допущенных М. А. Шолоховым в рассказе о Гер­манской войне и начале революции.) Полковник Иван Васильевич Сагацкий был арестован по дороге с фронта домой, осуждён Харьковской ВЧК и расстрелян в день своего Ангела, 7 января 1918 года, с формулировкой приговора: «В нази­дание всем остальным». Его сын, которому в 1917 году исполнилось 16 лет, поступил в Донской императора Александра III кадетский корпус, откуда ушёл на фронт, записавшись в партизан­ский отряд генерала Эммануила Фёдоровича Семилетова (1872–1919) при Донской армии. Впоследствии И. И. Сагацкий вспоминал: «Пар­тизанский отряд генерала Семилетова спешно формировался в начале января 1918 года в опу­стевшем здании Донского кадетского корпуса. После первых боёв под Ростовом и последовав­шего за ними призыва есаула Чернецова, на ко­торый сразу откликнулась учащаяся молодежь Новочеркасска и кадеты в первую очередь, кор­пус был закрыт. Наша группа, несколько кадет и гимназистов, решила ехать на фронт с сотней Семилетова. Сотня пестрела разнообразием одежд: казённого обмундирования не было, и поэтому все выходили на фронт в том, в чём явились для записи в отряд. В составе сотни были офицеры, одиночные юнкера и даже кое- кто из старых казаков, но главная масса парти­зан состояла из учащейся молодежи, рвавшейся в бой с большевиками». Через год, вернувшись с фронта, Сагацкий окончил кадетский корпус, после чего вновь участвовал в боях, уже в со­ставе Донского казачьего полка, затем поступил в Атаманское училище, которое вскоре вошло в Донской Пластунский юнкерский полк под ко­мандованием генерал-майора А. М. Максимова. Чередуя занятия с несением службы, юнкерский полк в июле 1920 года очутился в Мелитополе. «В один из душных вечеров, – пишет в воспо­минаниях Сагацкий, – раздался сигнал тревоги. Перед строем юнкеров, застывшим в полной боевой готовности, генерал-майор Максимов прочитал только что полученную из Штаба Главнокомандующего почто-телеграмму. В ней говорилось, что армия Фрунзе начала переправу через Днепр в районе Каховки». Для «рождён­ных в СССР» бои под Каховкой известны прежде всего по некогда популярной песне на стихи М. А. Светлова: «Каховка, Каховка, родная вин­товка! Горячая пуля, лети!» Тем интереснее взгля­нуть на эти события «с другой стороны фронта»: «Юнкера разместились на крестьянских подво­дах и тронулись в путь. Сейчас же налетела боль­шая гроза и бушевала почти всю ночь. С утра снова стало жарко. От беспрерывного движения и полного отсутствия воды стала мучить жажда. Юнкера поддерживали себя и лошадей арбу­зами. Степь лежала вокруг ровная, безлюдная и раскалённая солнцем. Наконец была назна­чена остановка в большой слободе. Настроение становилось напряжённым и тревожным. Около полудня впереди и немного влево от дороги стали слышаться глухие орудийные выстрелы. По мере нашего продвижения они становились яснее. Мы подходили уже к зоне боя. Гул орудий начал доноситься и справа… Чем ближе мы под­ходили к шедшему впереди бою, тем метче ложились снаряды красных. Уже были попада­ния. Стали продвигаться небольшими группами, проходя вскачь наиболее опасные места. Лёгкая возвышенность ещё скрывала от взора проис­ходившее на равнине Днепра. Пули роями уже проходили над годовой… И вот с возвышенно­сти сразу открылся весь бой: менее чем в версте от нас медленно отходил крайний левый фланг красных и отстреливался на ходу от наседавшей на него слащёвской пехоты. Впереди намеча­лась лента Днепра, над нею ровный высокий берег, ближе к нам тополя Любимовки и Ка­ховки. Рядом, обходя нашу колонну, на дороге выравнивалась галопом конница. Схватив мо­мент, она перешла в карьер и бросилась на крас­ных. Вторая сотня Атаманского военного учи­лища, где я был взводным портупей-юнкером, рассыпалась в цепь и пошла к Днепру. Сухая жара была нестерпима. Жажда мучила всех, но нигде не было ни капли воды. На ходу от солнеч­ного удара начали падать или выходить из строя юнкера. Оставшиеся смыкали цепь и шли дальше. Нас обстреливали, но потерь ещё не было… Не дойдя до Каховки, мы остановились… Наступила томительная пора ожидания. Фронт устано­вился где-то недалеко от хуторка. За линией ближнего горизонта, скрывавшей от взора до­лину Днепра, всё время гремели орудийные вы­стрелы и доносилась перестрелка. Изредка ближе к хуторку разрывались снаряды тяжёлой артиллерии противника. Было голодно. Юнкера собирали в поле недозревшую кукурузу, пше­ницу и ели их. Жара стояла такая же сухая и не­стерпимая. Воду пили грязную, перемешанную с глиной, из единственного колодца. Около него день и ночь толпились люди и лошади… Бой шёл беспрерывно по всей Каховской равнине. В один из этих дней наша сотня была вызвана на пози­цию. Полуденная жара начинала спадать. Выйдя по дороге из хуторка в сторону Каховки, мы вскоре же попали в полосу боя».

30 октября 1920 года юнкера получили приказ немедленно двигаться на Джанкой и далее – к Перекопу. После прорыва красных они при­крывали посадку на корабли отходящих войск и беженцев. Училище Сагацкого эвакуировали из Крыма на пароходе «Лазарев». Вместе с дру­гими частями Донского корпуса его направили на остров Лемнос. 6 марта 1921 года Иван Сагацкий был выпущен из училища в лейб-гвардии Казачий полк. О начале своей полковой жизни он рассказывал: «10 марта 1921 года. Сегодня наша группа молодых офицеров, выпущенных недавно из Атаманского военного училища, при­была в лейб-гвардии Казачий дивизион. Он вме­сте с лейб-гвардии Атаманским дивизионом све­дён в 1-й Донской лейб-гвардии Сводно-казачий полк. Лагерь полка расположен в глубине бухты, вдалеке от берега и в полутора верстах от грече­ского городка Мудроса. Он занимает часть ската скалистого холма, скудно поросшего невысокой колючей и сухой травой. Внизу у пересохшего ручья разбиты большие палатки Офицерского собрания, семейных офицеров и командира полка. Дальше, по склону холма, стоят палатки офицеров, казаков и несколько землянок. Казаки размещены по 9–12 человек в палатке и по 20–25 в землянках. Эти последние построены самими казаками из крупных камней и гнутых листов французского железа. Офицеры устроены гораздо свободнее: по 3–4 человека в палатке. Жизнь чрезвычайно тяжела».

В 1923 году Сагацкий вместе с частью своего дивизиона прибыл во Францию, где поступил в Парижский университет, который закончил в 1927 году по специальности инженер-геолог. С 1928 года он состоял на службе в частных гор­ных обществах и французских правительствен­ных учреждениях Западной Африки, Индокитая и Ново-Гибридских островов. Работал в Каме­руне, Сенегале, Судане. Опубликовал несколько трудов по геологии.

Одновременно Сагацкий являлся постоянным членом Объединения лейб-гвардии Казачьего полка, печатался в русской эмигрантской перио­дике, сотрудничал с полковым музеем, который в то время возглавлял бывший командир гвар­дейского Казачьего полка – генерал-майор Илья Николаевич Оприц (1886–1964). Именно музей, эвакуированный из Петрограда на Дон, затем в Константинополь и Сербию, а оттуда на деньги офицеров полка отправленный в Париж, указан на обложке книги «Лейпциг. 1813 год – 4-е октя­бря 1963 года» как организация, её подготовив­шая и напечатавшая. Вступление к изданию завершается словами: «На праздновании 200­летнего юбилея Лейпцигской битвы никто из теперешнего состава господ офицеров полка присутствовать, увы, не будет. Но ко дню этого праздника в распоряжении историков окажется новый документ о незабвенном прошлом лейб- казаков. Представить его в полной и закончен­ной форме было заботой Объединения, и выпол­нение поставленного себе задания явится, быть может, последним проявлением действенности полковой семьи лейб-казаков в её теперешнем составе».

Авторы могли бы гордиться достигнутым результатом. Сегодня их труд входит во все крупные библиографии наполеоновских войн. А любой из пользователей Интернета может прочесть «вывешенный» там марш лейб-каза­ков «Героям Лейпцига», которым книга откры­вается:

И тот день Октября по веленью Царя
Славный полк каждый год поминает
И за доблесть своих дедов грозных, лихих
Кубок свой высоко поднимает...

Сагацкий Иван Иванович (1901–1981)

Лейпциг. 1813 год – 4-е октября 1963 года. [Курбэвуа (Франция)]: Издание Музея лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка, 1963. 1 л. раскладной план сражения, [2] с., [1] л. иллюстрации, 50, [6] c., [1] л. оглавление. В иллюстрированной печатной издательской обложке с использованием заставки работы Н. С. Самокиша (1860–1944) и изображением нагрудного знака лейб-гвардии Казачьего полка. 28x22 см; 27х42 см (план сражения). Тираж 100 экземпляров. Отпечатан на ротаторе. Редкое малотиражное издание.