- В этом году ты перешел в 8-й класс?
- Да, сдал экзамены и получил так называемое неполное среднее образование, то есть промежуточное между начальным - четыре класса и средним - десять классов. Сдавать пришлось одиннадцать экзаменов, включая Конституцию СССР - для меня, думаю, как и для других школьников, самый тяжелый. Почему? Скажем, вытащив билет с вопросом о сорок третьей статье Конституции, ученику требовалось рассказать ее содержание. Вызубрить же все статьи казалось нереальным. Кажется, в 49-м или 50-м экзамен отменили. У меня сохранился аттестат с оценкой «пять» за столь серьезный предмет.
- Я понял, что сталинскую Конституцию ты знал на «отлично», а как давались другие дисциплины?
- По-разному. Но познавательный процесс нравился. Правда, позже, уже в Москве, он сопровождался рядом всяких весело-неприятных инцидентов. Например, в 659-й школе функционировал биологический кружок типа маленького биопарка. А для того, чтобы сорвать урок, существовало множество способов: кроме банальных гвоздей и кнопок, использовали черепашьи экскременты, намазывая ими нижнюю поверхность стула учителя. Жуткое «благоухание» не позволяло в течение двух-трех дней вести занятия...
- Да, шуточки на грани фола! Надеюсь, в Германии ты не позволял себе таких проказ?
- Кажется, нет. В конце 48-го года семья оказалась в городе Лаутер - отца перевели туда по службе. Кстати, работы в Саксонии, в которых он принимал участие, курировал непосредственно Берия, а несколько командировочных удостоверений отца подписаны Главнокомандующим Группой советских оккупационных войск в Германии генералом армии, впоследствии маршалом Советского Союза Василием Соколовским.
Неподалеку от нас, в Майсене, находилась фарфоровая фабрика, куда мама иногда отправлялась за какой-нибудь забавной статуэткой.
Какое-то время я ездил в школу города Ауэ, пока в Лаутере не организовали учебу для советских школьников.
- Школа в Лаутере тоже была только для русских детей?
- Само здание занимала немецкая школа, а мы учились в отдельном классе. Нам усиленно преподавали немецкий язык, впрочем, и английский тоже. После уроков ходили по базарам, магазинам, ярмаркам, особенно веселым в пасхальные и рождественские праздники.
Нас, мальчишек, радовали футбольные битвы, я выступал в них вратарем. В Лаутере имелось хорошее футбольное поле, правда, без сетки на воротах, стояла только рамка.
Кажется, в этом году у меня появился первый собственный мотоцикл.
- Неужели родители купили тебе такую дорогую вещь?
- Не совсем так. Отец, услышав о моем остром желании иметь личный транспорт, поставил условие: хочешь мотоцикл - отправляйся работать в гараж. Предприятие примерно на двадцать грузовиков для перевозки рабочих и на столько же легковушек размещалось при советской комендатуре. Туда я и направился после окончания учебного года по предписанию отца. Поначалу работал мойщиком машин, потом учеником слесаря, помощником механика. В первые дни со страхом, а через две-три недели более уверенно перебирал карбюраторы, подкачивал колеса и крутил «баранку», переставляя машины с места на место внутри гаража-ангара. Наедине с автомобилем чувствовал себя превосходно и был на верху блаженства. Немецкие мастера относились ко мне доброжелательно, хвалили. Дома за ужином отец расспрашивал о работе и давал полезные советы. Иногда возникали споры о том, что и как лучше исправить в машине, которую я обслуживал.
К концу трехмесячного срока у меня накопился немалый опыт и мойщика машин, и помощника слесаря-механика. А 1 сентября, к началу учебного года, я стал обладателем подержанного, но от этого не менее великолепного одноцилиндрового БМВ - четырехтактного черного красавца. Одноклассники, конечно, завидовали. Но я с удовольствием давал им покататься...
- В каких городах ты еще побывал?
- Регулярно ездили в Дрезден, в гости к папиным коллегам и друзьям. Тогда в городе было опасно ходить по разрушенным улицам со сплошными остовами домов после американских бомбежек 13 февраля 1945 года. По рассказам, чтобы спастись, местные жители бросались в Эльбу. Предупредительные таблички и надписи на русском и немецком языках: «Опасно. Прохода нет» висели повсюду. Как ни странно, здание Дрезденской галереи не пострадало.
- Слышал ли ты среди сверстников или взрослых разговоры о Гитлере, о фашистах?
- Не помню, вряд ли. В Германии эта тема считалась вычеркнутой. Причем, самими немцами. Между прочим, водителем у отца работал бывший эсэсовец. Как я понимаю, санитаров, водителей, поваров, служивших в эсэсовских частях, не преследовали, но если доказывали участие в злодеяниях, то подвергали уголовному наказанию. Наши органы скрупулезно проверяли каждого воевавшего в фашистских частях, после чего кого-то отправляли в Сибирь, кому-то разрешали остаться на родной земле. Водителю Вилли, довольно симпатичному человеку, доверили даже возить советского офицера, моего отца. Иногда он и меня куда-нибудь подбрасывал. А я ему дарил отцовские сигареты.
- Ты жил в Германии, общался с немецкими ровесниками, каково было, но твоему мнению, их отношение к СССР, к советским людям?
- Немцы, конечно, понимали, что русские -победители, и уважительно относились к победившей стране. Но в то же время в отношении к нам ощущалась настороженность.
Наша семья мечтала о возвращении на родину, тем более что у отца появилась перспектива снова работать в Метрострое.
Родители обсуждали громкие события, происходящие в Советском Союзе, - гибель Михоэлса, приезд Гольды Меир...
- Что говорили о смерти Михоэлса?
- Тогда и долгие годы после существовала одна официальная версия - попал под грузовик... Но, в конце концов, все стало на свои места.