Оранжевый абажур (2009)
Георгий Демидов
В конце 1920-х годов одно за другим, инспирированные Наркоматом внутренних дел (НКВД), в СССР прошли громкие политические процессы над представителями научно-технической интеллигенции и учеными.
В 1928 году - «Шахтинское дело» (группа инженеров была обвинена в организации диверсий на угольных шахтах; пятеро из них приговорены к смертной казни, шестеро - к пожизненному заключению, еще 38 человек получили тюремные сроки до 10 лет). В 1929 году началось так называемое Академическое дело (под предлогом того, что сотрудники Академии наук забаллотировали принятие в академию коммунистов, проведена чистка академии и ее «коммуннизация»; только академиков и членов-корреспондентов АН СССР было арестовано около 100, из них 44 - расстреляны). В конце 1930 года начался процесс Промпартии - восемь ведущих отечественных инженеров обвинялись в том, что они участвовали в заговоре с целью свержения советского правительства. По подсчетам историков, в СССР в то время было примерно десять тысяч дипломированных инженеров; 30% из них были подвергнуты репрессиям - арестованы и отправлены исправительно-трудовые лагеря.
И все это - только прелюдия перед 1937 годом.
Именно о том, как власть, следуя вымороченной идеологии параноика, превращала в тюремное месиво научно-техническую элиту страны, и рассказывает Георгий Георгиевич Демидов в трех своих повестях. О методах такого превращения дает представление второстепенная деталь, брошенная Демидовым как бы «по касательной»: «Недавно в камере было сделано удивительное открытие. Оказалось, что грязь и пот, скопившиеся на теле и одежде до невероятной, почти неправдоподобной степени, обладают и одним положительным свойством - способностью убивать насекомых. Вши исчезли начисто. Все до единой они были убиты выделениями человеческой кожи, оказавшимися в такой концентрации смертельными даже для них».
Фабула повестей проста и, формально говоря, однотипна: доблестные стражи революции, сотрудники НКВД, разоблачают и обезвреживают контрреволюционеров, врагов народа. «Численность кадров внутренней контрреволюции, - рассказывает своим сокамерникам один из героев повести «Фонэ квас», сам бывший прокурор, - определяется, приблизительно, исходя из сталинского тезиса, что эти кадры вербуются из числа обиженных властью людей. <...> Подчеркивалось при этом, что необходимо помнить о главном свойстве наиболее злобных врагов. Являясь как бы бомбой замедленного действия, они до поры не только не выявляют себя какими-либо враждебными высказываниями или действиями, но, наоборот, стараясь заручиться наибольшим доверием советских людей, нередко работают очень хорошо. Нужен был орлиный взгляд вождя и учителя, чтобы усмотреть в этом главный опознавательный признак врага, особенно когда он сочетается с сомнительным социальным происхождением. Гениальное сталинское откровение должно быть принято на вооружение как специальными органами НКВД, так и всеми бдительными советскими гражданами... <…> Критерием умения и усердия органов НКВД на местах является отныне только конечный результат их деятельности, то есть количество выявленных и обезвреженных врагов народа. Контрольные цифры по республикам и областям намечены самим Ежовым, хотя отнюдь не в форме официального документа...»
«Демидов взялся с толстовской дотошностью описывать трех героев “повестей о тридцать седьмом”: высококвалифицированного и талантливого, с незаурядным светлым умом и рефлекторным чувством собственного достоинства инженера Трубникова, эмигранта из старинного дворянского рода, вернувшегося из Германии на родину - в Ленинград; сына нэпмана и выдающегося инженера-энергетика (почти самоучкой освоившего физику, математику и электротехнику) в южном городе Рафаила Львовича, не склонного, в отличие от Трубникова, размышлять над общими вопросами; выпускника Юридического института, молодого прокурора Корнева, назначенного в 1937 году прямо со студенческой скамьи осуществлять прокурорский надзор», - отмечает автор предисловия к книге филолог Мариэтта Чудакова.
Думается, в сравнении прозы Демидова с толстовской нет никакой натяжки. «Новое литературное качество, принесенное Демидовым в отечественную словесность, придает особую силу сообщаемому в его повестях знанию об истории России ХХ века», - пишет Чудакова. Читать повести Демидова эмоционально тяжело. Все рассказанное в них - противно нормальной природе человека. И, тем не менее, все это - правда.
Георгий Георгиевич Демидов родился в многодетной семье рабочего из Петербурга в 1908 году. Одаренность его к физикоматематическим наукам проявилась рано. Поступает в Харьковский университет на физико-химический факультет. Уже в 21 год он получил свой первый патент на изобретение. С третьего курса его забирает к себе в лабораторию заведующий теоретическим отделом Украинского физико-технического института (УФТИ), будущий нобелевский лауреат Лев Ландау. В итоге вместо диплома Демидов сразу защищает кандидатскую диссертацию.
Историк физики Б.С. Горобец в книге «Ядерный реванш Советского Союза» (Москва, 2014) так описывает события, происходившие в то время в физико-техническом институте. «В 1936 году в УФТИ разгорается горячая борьба между сторонниками сохранения открытости института и свободной гражданской тематики исследований, за что ратовали Ландау и его сторонники, с одной стороны, и сторонниками выполнения правительственных заданий, связанных с засекречиванием тематики (радиолокация, авиаматериалы и пр.) и ужесточением режима, с другой стороны, что отстаивала дирекция института и часть сотрудников. В УФТИ в 1937 г. происходят аресты нескольких ведущих научных работников. Ландау принимает решение покинуть Харьков и устроиться на работу в ИФП <Институт физических проблем> к Капице. Год спустя, в апреле 1938 г. Ландау арестовывают по доносу за участие в изготовлении антисталинской листовки. Но еще год спустя академик П.Л. Капица добивается через Молотова и нового наркома НКВД Берия освобождения Ландау под его личное поручительство».
Именно эти события находят свое отражение в повести «Оранжевый абажур», хотя Демидов и не называет город, в котором происходит действие: «В физико-техническом происходило теперь то же, что и всюду, - арестовывали людей. Если человек не являлся утром на работу, сотрудники молча переглядывались, кто-нибудь спускался в вестибюль и украдкой смотрел на табельную доску. Если жетон был на месте - не исключалась болезнь и другие житейские причины неявки. Но если исчезал и жетон, никаких разговоров и расспросов об этом человеке быть не могло.
Последняя волна арестов прокатилась по институту месяц назад. Тогда в одну ночь исчезли все ученые-немцы, бежавшие в СССР из гитлеровской Германии. Года три как эти ученые приняли советское подданство. В институте тогда устраивались торжественные вечера, им подносили подарки, адреса и цветы. Все иммигранты получили хорошие квартиры и условия для научной работы. А теперь арестовали даже их жен. Даже ту, русскую, которая вышла замуж за одного из немцев уже здесь года два назад».
В феврале 1938 года арестовывают и Демидова. Осуждают на восемь лет колымских лагерей. Думается, во многом автобиографичны и размышления главного героя повести «Оранжевый абажур», физика Алексея Трубникова: «Ведь хватают, как правило, самых ценных и нужных стране людей. Вот и в их институте почти все арестованные - талантливые и эрудированные ученые и инженеры. Напрашивается нелепый, но несомненный пока вывод - деловая ценность и есть тот главный признак, по которому отбираются жертвы НКВД. <...>
Алексей Дмитриевич не строил никаких теорий. Точнее, его ум ученого, привыкший оперировать логическими категориями и точными данными, оказывался бессильным разобраться в хаосе противоречивых фактов и их бессмысленности. Но если он и раньше угадывал в политике репрессий чью-то твердую злую волю и чей-то последовательный, хотя и низкий, ум, то сейчас в их существовании Трубников более не сомневался. Вакханалия беззакония, несомненно, имеет своего разумного дирижера. И все его действия направлены на достижение какой-то темной и определенной цели.
Главный практический вывод из этого положения состоял в том, что всякая надежда на обратный ход событий является иллюзорной. Дирижер, несомненно, обладает громадной властью. Нет ни малейших оснований думать, что существуют силы, способные заставить его изменить проводимую в стране политику.
Значит, не должно быть места и для надежды, которая есть не что иное, как ощущение возможности, что желаемое совершится. Если же это ощущение заведомо ложно, то надежда не более как самообман слабых духом, извечная мать дураков. Прежняя догадка сменилась теперь положительным знанием, что выйти отсюда, спасти себя, даже ценой любых уступок ежовскому следствию, - невозможно. Но можно думать, что при правильном поведении дело ограничится потерей нескольких лет жизни, после которых все опять войдет в какую-то приемлемую колею».
В лагере на Колыме Демидов познакомился с Варламом Шаламовым и впоследствии стал прообразом героя шаламовского рассказа «Житие инженера Кипреева». Вместе им довелось провести два года. Инженерно-физическое образование Демидова проявилось и здесь: невероятно, но он сумел организовать мастерскую по восстановлению перегоревших осветительных ламп! Шаламов позднее писал: «Что же касается моих многих наблюдений, то самым умным и самым достойным человеком, встреченным мной в жизни, был некто Демидов, харьковский физик». Сам Георгий Демидов говорил, что еще в лагере поклялся выжить во что бы то ни стало, чтобы описать этот ад. Без нарочитого пафоса, сильным, ясным русским языком. Например, так, как он это делает в повести «Два прокурора», рассказывая о короткой судьбе молодого прокурора Михаила Алексеевича Корнева, попавшего сразу в мясорубку НКВД.
«Заключенный Корнев оказался более живучим, чем казался на вид, и более работоспособным физически, чем большинство интеллигентов, осужденных на каторгу. Он погиб только на пятом году своего заключения, угодив под очередное обрушение на колымском руднике “Оловянный”. Свое название этот рудник получил от высокой угрюмой сопки, в недрах и на поверхности которой расположились его бесчисленные ходы, траншеи, шахты и “добычные” забои. <...> Невозможно было бы указать хотя бы приблизительно и место захоронения заключенного, погребенного в распадке, носившем некогда неофициальное название Труба. Общая длина траншей, в которых хоронили здесь умерших, измеряется не одним десятком километров, а лагерные архивы, в которых хранился план этого кладбища, давно уже уничтожены. Да и кому это нужно, если говорить о каком-то начинающем юристе, наивно воображавшем по молодости, что закон в “государстве Сталина” является Законом, а не средством прикрытия беззакония. Близких у этого человека не было, на память же потомства он и подавно претендовать не может, так как не совершил в своей короткой жизни ничего выдающегося».
Мариэтта Чудакова очень точно формулирует это состояние человека, попавшего в 1937 году в лагерь по сфабрикованному обвинению во вредительстве или измене родине: «...жизнь длится, но биография окончена». А сам Демидов весь жестокий абсурд этих обвинений передает в повести «Фонэ квас» через мучительные размышления в тюремной камере главного энергетика крупной энергосистемы Рафаила Белокриницкого: «Вредительство. Неужели и в самом деле есть люди, способные выполнять свое дело не наилучшим образом и даже не как-нибудь, а именно наихудшим? Психология подобных людей казалась Рафаилу Львовичу противоестественной, недоступной пониманию человека с нормальной психикой». (Кстати, название повести, некий местный жаргонизм, можно перевести как наивный «лопух».)
В 1946 году Демидова должны были освободить. Но вместо этого он получает второй срок, десять лет, - за то, что назвал Колыму «Освенцимом без печей». В 1951 году вышел из лагеря на положение ссыльного. Реабилитирован в 1958 году. После реабилитации жил в Ухте, а выйдя на пенсию - переселился в Калугу.
В одном из писем жене и дочери Демидов напишет: «Я хочу внести свою лепту в дело заколачивания осинового кола в душу и память сталинского режима...» А в авторском предисловии к сборнику «Оранжевый абажур» Георгий Демидов совершенно четко определит, в чем должна выражаться эта лепта:
«Почвой, на которой возникают режимы наподобие сталинского в СССР или маоцзе-дуновского в Китае с их единоличной диктатурой, опричниной и полнейшим пренебрежением к правовым и этическим нормам, является гражданская незрелость народа. На определенных стадиях его развития она неизбежна и закономерна. Но продлеваемая и выпестовываемая искусственно, такая незрелость переходит уже в гражданский инфантилизм, а пораженный ею народ превращается в коллективного политического недоросля, не способного отличить Право от Бесправия. Среди способов консервации этого состояния ограждение народа от исторической Правды занимает одно из первых мест. Так, наверное, будет не всегда. Всего вероятнее, что ко времени, когда запрет с этой темы будет снят или просто изживет себя, уже не останется ни одного из ее свидетелей. Их поколение быстро исчезает. Но оно может и должно оставить о своем времени письменные свидетельства, в том числе и облеченные в форму литературных произведений». Под этим предисловием стоит дата создания - «1960-1964».
Георгий Георгиевич, конечно, понимал, что находится под постоянным вниманием КГБ, даже после реабилитации. И все-таки продолжает методично литературный труд. Пять экземпляров своих сочинений, перепечатанных на машинке, он передает друзьям в разных городах на хранение. Однако в 1980-м по всем этим адресам были произведены обыски, и все рукописи (пять томов) изъяты и засекречены в архивах КГБ. А тут случается еще одно несчастье: во время пожара на даче под Калугой сгорели все черновики рукописей. В 1987 году Георгий Демидов скончался, не увидев напечатанной ни одной своей строчки.
В начале 1988 года дочери Георгия Демидова все-таки удается добиться возвращения изъятых в 1980 году рукописей отца. На авантитул книги, представленной в «Библиохронике», вынесены слова: «Семья Демидова и Московское историко-литературное общество “Возвращение” посвящают эту книгу светлой памяти Александра Николаевича Яковлева, благодаря которому изъятый писательский архив Георгия Демидова был возвращен его дочери».
Георгий Георгиевич Демидов (1908-1987)
Оранжевый абажур. Три повести о тридцать седьмом / публикация В. Демидовой. Москва: Возвращение, 2009. - 376 с. 21,2 х 14 см. Тираж 3000 экз.
Издательский картонажный переплет.