Воспоминания на флоте (1818-1819 годы)

Павел Свиньин

Одной из ярких страниц насыщенной событиями жизни литератора, художника и коллекционера Павла Петровича Свиньина (подробнее о нём см. настоящий выпуск Библиохроники: Павел Сви­ньин. Заметки о России) явилось участие в Сре­диземноморском походе русского флота под руководством Д. Н. Сенявина. Известный исто­рик Е. В. Тарле в книге «Экспедиция адмирала Сенявина в Средиземное море (1805-1807)» (1954) писал: «Экспедиция эта была прежде всего вызвана очень обдуманным и правильным стремлением России обеспечить надёжную обо­рону черноморских берегов от явно угрожаю­щего им в более или менее близком будущем нападения французских военно-морских сил... После того как под давлением англичан Наполе­ону пришлось отказаться от упрочения своей власти в почти уже завоёванном им Египте, Французская империя рассматривала занятые ею Ионические острова и южноитальянские владения как главную базу будущих военных предприятий против Турции, которую предпо­лагалось заставить войти в союз и тем самым открыть Наполеону доступ в Чёрное море и южную Россию. Таким образом, Д. Н. Сенявину в 1806 году поручалась высокая и крайне важная миссия... Сенявин достиг этой цели: турки потер­пели ряд поражений на море, французы потер­пели в свою очередь поражения на западном берегу Балканского полуострова». Свиньин, быв­ший не столько участником, сколько свидетелем той кампании, решил стать её летописцем и через десять лет опубликовал свои записки, которые он - человек сугубо гражданский, пере­водчик в штате Министерства иностранных дел - скромно озаглавил: «Воспоминания на флоте». С 1816 года свиньинские мемуары печа­тались в журналах «Сын отечества», «Пантеон славных российских мужей» и «Вестник Европы», а в 1818-1819 годах увидели свет три части отдельного издания. В предисловии к нему автор писал: «По желанию многих почтенных особ я предаю тиснению записки мои, касающиеся до плавания российского флота под командою вице-адмирала Сенявина на водах Средиземного моря, Адриатики и Архипелага, которого боль­шей части я был свидетелем, находясь при флоте в звании дипломатического чиновника... Главная цель моя есть сообщить будущему историку справедливые сведения для описания славной кампании и представить в настоящем свете под­виги знаменитого россиянина, оправдавшего на сём важном поприще выбор мудрого монарха».

Книга имеет форму дневника, и хотя впослед­ствии Свиньин переработал и дополнил свои дневниковые заметки тех лет (причём, как утверждали некоторые современники, весьма недобро­совестно, позаимствовав целые куски текста у других мемуаристов), использованный им приём оказался успешным: «Воспоминания на флоте» представляются сочинением достовер­ным и очень искренним.

Итак, в августе 1806 года восемнадцатилетний Павел Свиньин, имея высочайшее предписание состоять переводчиком при вице-адмирале Сеня-вине, явился в Кронштадт в распоряжение капитан-командора Ивана Александровича Игна­тьева, который с отрядом из 5 линейных кора­блей, 1 фрегата и 2 шлюпов готовился отпра­виться в Адриатическое море для усиления уже имевшихся там русских сил.

18 августа эскадра снялась с якорей. Свиньин оказался на семидесятичетырёхпушечном флаг­манском корабле «Сильный». Игнатьеву, кото­рый с первых дней взял юношу под свою опеку, в книге посвящено немало восторженных стра­ниц: «Деятельность и любовь к полезным заня­тиям, коим посвящает он все минуты свои, до­казывают желание его не только поддержать до­веренность правительства, сделавшего ему столь важное поручение, но и вящее желание быть полезным Отечеству. Обращение же его и наружность представляют человека образо­ванного и благородного. Мудрено поверить, что, быв тридцати пяти лет, он выучился совер­шенно в три года по-французски и по-английски. Сколь счастливым почитаю себя, что судьба сблизила меня с сим почтенным мужем! Мне предстоит во всём выиграть от его знакомства и благосклонности».

Начало плавания далось Свиньину нелегко: «Сильный северный ветер произвёл ужасное вол­нение, и я принуждён был слечь в койку. Нельзя не описать и ни с чем сравнить мучения морской болезни: тошнота необыкновенная, кажется, еже­минутно душа расстаётся с телом». Первым зару­бежным городом, куда прибыли русские корабли, оказался Копенгаген. Показывал его Свиньину сам Игнатьев, который бывал в этих местах во время русско-шведской войны 1788-1790 годов. Там же эскадра получила от своего командира подробные инструкции о дальнейших действиях. Свиньин вспоминает: «Я развёз инструкции ко всем командирам судов, составляющих нашу эскадру. Иван Александрович занимался оной с самого отплытия нашего из России, употребляя на то каждую минуту, которую мог уделить он от занятий службы... Вот некоторые пункты оной инструкции: "С Францией положение наше есть самое неприятное, а потому с судами сей дер­жавы, которые если случится встретить вам во время отлучки от эскадры, как военными, так и купеческими, должны вы поступать таким образом, как того права и законы войны требуют. Равномерно, если примечены вами будут идущие во французские порты суда с съестными припа­сами нейтральных держав, то возвращать тако­вые в собственные их порты или туда, куда для них удобнее покажется"».

Через английский Портсмут эскадра направи­лась в Средиземное море и в конце декабря 1806 года прибыла к острову Корфу, где находилась база русских кораблей. Впрочем, выяснилось, что сам Сенявин с главными силами находился у берегов Черногории, в стратегически важном для ведения боевых действий Которском заливе, или, как его тогда называли, Боко-ди-Катаро. Игнатьев поспешил туда. Свиньин повествует: «1807 года 1 января, с первым лучом нового года, вошли мы благополучно в Боко-ди-Катаро и при виде адмиральского корабля салютовали ему полным салютом, спустили белый флаг наш и подняли тотчас же красный, под коим он нахо­дился, в знак вступления под его начальство, и, подойдя к крепости Кастельново, встали на якорь на глубине 40 сажен. Забрав бумаги, адресо­ванные на имя Сенявина, мы поехали на катере на адмиральский корабль. Здесь я имел честь быть представлен адмиралу Сенявину командо­ром в самых лестных выражениях на мой счёт и, признаюсь, полюбил его всею душою с первого взгляда. Из двух слов заметно было особенное умение его привязывать к себе подчинённых. Адмирал обласкал меня, и когда я просил прика­зания его на счёт свой, то он позволил мне ещё остаться на "Сильном" до прихода в Корфу. По возвращении с адмиральского корабля Иван Александрович, как добрый христианин, отслу­жил благодарственный молебен Спасителю, под благодатной десницею коего мы совершили пла­вание сие с необыкновенным счастием: на целой эскадре не было ни одного умершего или уши­бленного и весьма мало больных, не разорвало ни одного паруса, не порвалась ни одна верё­вочка, согласие и тишина ничем не нарушались. Надобно отдать должное попечительности и неу­томимости командора: он беспрестанно наблю­дал в походе движение каждого корабля эскадры своей, нередко вставал ночью и приказывал каж­дому поодиночке показывать места свои, при удобном случае осматривал корабли, входил в малейшие подробности, узнавал, довольны ли люди командирами, и в то же время очень часто посреди похода делал экзерсиции и приказывал обучать стрелять канониров из пушек, а матро­сов в цель».

Вскоре русские корабли вновь перебазирова­лись на Корфу. После того как 18 декабря 1806 года ободряемая Францией Османская империя объявила войну России, Сенявину пришлось биться на два фронта. Его эскадра отправилась к Дарданеллам, где и состоялось сражение с турецким флотом, окончившееся поражением турок. Свиньин, находившийся на флагманском корабле Сенявина, так описывал увиденное: «Загремели громы, засвистали ядра, дым соста­вил багровые облака, раздираемые беспрестан­ной молниею. Мы летели на всех парусах, палили с обоих бортов... Дарданеллы были в пламени... С одной стороны "Ратвизан" и "Мощный" беспре­рывными ударами преграждали путь турецкому вице-адмиралу, который, спеша приблизиться к своей крепости, едва отпаливался, с другой -"Сильный", как лев, терзал "Патрон-Бея". Но вдруг он замолчал и спустился к ветру. Сие крайне уди­вило всех, знавших мужество и искусство коман­дора. Адмирал досадовал. В 10 часов умолк послед­ний гул, четыре часа потрясавший воздух. Настала совершенная мёртвая тишина... В 6 часов пока­зался сигнал на "Сильном", извещавший о потере своего капитана - Ивана Александровича Игна­тьева. Я долго не хотел верить, так страшился правды, но почувствовал всю горечь по приезде капитан-лейтенанта Дмитрия Семёновича Шиш-марёва. Кто потерял истинного, единственного друга, тот может только постичь скорбь мою. Утешаюсь единственно мыслию, что сей благо­родный человек кончил жизнь достойным для него образом - умер героем за Отечество, кото­рое любил он пламенно, более всего на свете. Шишмарёв сказывал, что никогда покойник не бывал столь покоен и хладнокровен, как во время сражения. Поражая неприятельский корабль, который совершенно замолчал от ударов "Силь­ного", он намеревался взять его абордажем и, подошед к шкафуту, делал свои приказания, как вдруг роковое ядро поразило его в голову. Несчастный упал на месте и испустил дух, имея едва время правою рукою сделать приметное движение к сердцу. Капитан-лейтенант заступил его место».

Капитан-командора Игнатьева похоронили на острове Тенедос в Эгейском море. Свиньин под­робно рассказывает о церемонии прощания: «В 4 часа, когда дали нам знать, что могила на берегу готова, мы с адмиралом поехали отдать последний долг храброму офицеру, почтенней­шему из людей. Взошед на "Сильный", я не мог идти далее: все плакали на корабле, лишась в Игнатьеве примерного начальника и благоде­теля. С какою радостию он любил награждать заслуги, отличать способности! Мне было так горько, так тяжело, что я не мог плакать. Слезу почёл бы я в то время благодеянием. Когда спу­стили тело на катер, покрытый чёрным сукном, пять медленных выстрелов с корабля сказали ему "вечное прости!". Спущенный о половину вымпел и перекошенные реи представили "Сильный" в печальном, траурном виде. На берегу нас встре­тили священство и жители с образами. Козлов­ский полк тихою унылою музыкою провожал тело до церкви. Во всё продолжение печальной церемонии я стоял как онемелый. Вдруг гармо­ния - вечная память! - потрясла всё моё суще­ство. Я затрепетал невольно, опомнился, взгляды­ваю - и рука священника кидала в могилу послед­нюю горсть земли на знаменитого человека, который в несколько дней сам превратится в землю... Общие рыданья и пять залпов из ружей возвестили, что уже нет на свете героя, нет моего друга! И се - трофей побед человеческих! Стоит ли минута славы такой потери? Чувствительные россияне! Если будете проезжать места сии, если память того, который сделал честь Отечеству, который принёс себя на жертву вашей собствен­ной славе, для вас священна и дорога, то зайдите в Тенедосскую церковь, принесите на прах коман­дора Игнатьева несколько слёз признательности и благословений». Вероятнее всего, Свиньин так никогда и не узнал, что в июне 1807 года вернув­шиеся на Тенедос турки извлекли тело Игнатьева из могилы и сожгли его вместе с греческим свя­щенником, отпевавшим русского офицера. Прах сожжённых развеяли по ветру.

Следующее сражение, которое наблюдал Свиньин, было Афонское. В тот день, 19 июня 1807 года, у полуострова Афон (Айон-Орос) в Эгей­ском море сошлись 10 русских линейных кора­блей под командой Д. Н. Сенявина и турецкая эскадра капудан-паши Сейит-Али: 9 линейных кораблей, 5 фрегатов, 3 корвета и 2 вспомогатель­ных судна. Вот каким запомнился Свиньину этот бой: «В шесть часов сделан сигнал приготовиться к сражению и спуститься на неприятеля, остере­гаясь малых судов. Эскадра наша летела на всех парусах на неприятельскую, которая весьма иску­сно построилась в линию баталии. Уже давно со всех турецких кораблей открыт был огонь, уже все страдали от нетерпения и гнева, но адмирал не давал приказания начинать битву, он сберегал первый удар и не прежде приказал палить, как подошед на картечный выстрел. Велено было двум передовым кораблям "Рафаилу" и "Силь­ному" напасть на "Капитан-Пашу", "Селафаилу" с "Уриилом" и "Мощному" с "Ярославом" занять других двух флагманов. Прекрасный план сей был выполнен как нельзя лучше и имел совер­шенный успех: по поражении таким образом главы неприятеля боевая линия его скоро разру­шилась, сражение сделалось всеобщим, разверз­лись жерла адские, и более тысячи орудий без умолку около четырёх часов изрыгали смерть и гром, колебавший не только воздух, но и самые бездны морские. Адмирал во всё время находился на юте, управлял движениями каждого корабля, являлся со своим кораблём "Твёрдый" на помощь тому, кому угрожала опасность, и расстраивал все неприятельские замыслы. Когда "Рафаил" после продолжительного сражения в середине неприя­тельского флота принуждён был спуститься за линию, претерпев большие повреждения в таке­лаже и на парусах, и был в то время атакован двумя неприятельскими кораблями, адмирал поспешил к нему на выручку, оборонил его и про­гнал неприятеля, потом действовал левым бор­том по трём проходившим кораблям, наконец, спустился к "Капитан-Бею" и искусным манёвром поставил его носом к правому борту, если б не заметил, что нужнее ему было поспешить напасть на передовой корабль, дабы остановить бегущего неприятеля. Уже громогласное "ура!" раздавалось на победоносном российском флоте, и отчаян­ные турки со всею поспешностью, оставив место сражения, в беспорядке обратились в бегство к берегу».

К сожалению, Сенявину не довелось воспользо­ваться плодами своих блестящих побед. Они были принесены в жертву большой политике: поражения русских войск на полях Восточной Пруссии заставили Александра I пойти на серьёз­ные уступки Наполеону. Свиньин пишет: «Вдруг получили курьера из Тильзита от 28 июля. Он отправлен был чрез Триест и Катаро с повеле­нием Сенявину оставить Дарданеллы, сдать фран­цузам Боко-ди-Катаро, Корфу и все Ионические острова».

Приказ императора был выполнен, и вся эска­дра перебазировалась в Лиссабон. Что касается Свиньина, то его отправили с бумагами в Санкт-Петербург, где он «имел счастие вручить сам в кабинете государю императору депеши и сло­весно удовлетворить вопросы его величества». По представлению Сенявина Павла Петровича награ­дили Владимирским крестом с бантом. На этом его средиземноморская эпопея завершилась.

Помимо переработанного дневника, Свиньин включил в свою книгу ряд приложений: состав­ленное из официальных бумаг и воспоминаний очевидцев «Продолжение действий российской эскадры в Лиссабоне», биографический очерк «Некоторые подробности о вице-адмирале Дми­трии Николаевиче Сенявине», а также «Выписки из журнала Василия Алексеевича Сафонова, лей­тенанта корвета "Флора"». Крушение «Флоры», отставшей от эскадры во время шторма и тумана, произошло в ночь на 28 января 1807 года у албан­ских берегов. Экипажу удалось добраться до берега, но там спасшихся арестовали турецкие власти. Часть русских моряков взяли на турецкий адмиральский корабль в качестве канониров. Почти полгода они провели прикованными к пушкам и были освобождены после Афонского сражения. Других, в том числе Сафонова, напра­вили в одну из константинопольских тюрем. Опубликованный Свиньиным дневник Сафонова содержит подробное описание условий, в кото­рых содержались пленные: «Тюрьма представ­ляет большое четырёхугольное каменное здание, оно выстроено нарочно для государственных преступников и разделено на два этажа, из кото­рых верхний - род палатей, поддерживаемых столбами с прибитыми цепями, на кои сажают самых важных преступников, а прочие все до единого человека скованы попарно. В наше время преступников находилось до 600 человек да пленных русских, более из драгун, 200. Свет в тюрьму проходит из слуховых окошек и из две­рей, а по стенам окошек нет, против дверей отго­рожен небольшой уголок для Греческой церкви... В другом углу в стене находятся два крана с водою для питья с двумя медными кувшинами на цепочке. Всего несноснее, что тут же, немного в сторону, отведено место для всякой мерзости, которая не прежде как чрез неделю очищается: ужасное зловоние исходит из сего места. Каждое утро в 6 часов узники ходили на работу в Адми­ралтейство, не снимая желез, кроме нас, офице­ров. Вечером, в 7 часов, они возвращались в тюрьму и получали по два небольших хлебца и кашицу, состоящую из круп и воды».

Известно, что у современников Свиньин поль­зовался репутацией человека, склонного к фанта­зиям и преувеличениям, - своего рода «Манилова от литературы». Его сочинения, как правило, встречали ироничный приём в писательской среде. «Воспоминания на флоте» не стали исклю­чением. Уже через несколько месяцев после публи­кации первой части книги драматург А. А. Шахов­ской выпустил в свет ставшую знаменитой коме­дию «Не любо - не слушай, а лгать не мешай», в главном герое которой, Зарницком, публика узнала Павла Петровича. Зрители партера с пони­мающей улыбкой выслушивали хвастливый рас­сказ Зарницкого о его военных подвигах:

Картеча самая большая напролёт,
Как я командовал, шмыгнула мне сквозь рот...
Служил я волонтёром.
Ах! жизнь свободная всего дороже мне!
Я - воин на войне,
Придворный у двора, поэт между друзьями.
Стреляю в миленьких стихами
И пулями в отечества врагов.

Со временем отношение к воспоминаниям Свиньина о сенявинской экспедиции измени­лось. В настоящее время историки признают, что многие страницы книги содержат ценные свиде­тельства очевидца событий, и цитируют их наравне с такими общепризнанными источни­ками, как записки В. Б. Броневского (см. настоя­щий выпуск Библиохроники) и «Письма мор­ского офицера» П. И. Панафидина.

Весьма необычна и в то же время характерна судьба представляемого экземпляра «Воспоми­наний на флоте». Согласно владельческим надпи­сям на форзцах, два тома военных дневников П. П. Свиньина принадлежали капитану 2-го ранга Нестору Александровичу Монастырёву (1887-1957).

Н. А. Монастырёв закончил Морской кадет­ский корпус, Московский университет и офи­церский класс подводного плавания. Был направлен на Черноморский флот. После начала Первой мировой войны служил на минном заградителе «Великий Князь Алексей», затем -на эскадренном миноносце «Жаркий». В 1915 году попал на подводную лодку «Краб», далее продолжал службу как офицер-подводник. В 1921 году его подводная лодка «Утка» оказалась в составе эскадры, на которой эвакуировались из Крыма войска генерала П. Н. Врангеля и спа­савшееся от прихода красных гражданское население. Общее число находившихся на кора­блях достигало 150 тысяч человек. Сохранились воспоминания Нестора Александровича о тех днях: «Эвакуация прошла успешно... Я получил приказ следовать в Босфор и при входе в пролив поднять французский флаг. Мне объяснили, что Франция берёт остатки нашего флота под свою защиту. Утром 17 ноября опустился густой туман, который держался до 9 часов утра. Затем солнце рассеяло туман и осветило Севастополь. Корабли и пароходы выходили в море, начав долгий путь трагической русской эмиграции. Даже море присмирело, как бы желая дать нам последнее утешение на нашем крестном пути. Малым ходом "Утка" стала выходить из гавани. Все, кто мог, вышли на верхнюю палубу. Послед­ний раз сверкали для нас золочёные купола и кресты русских церквей. Прощай, Родина, прощай, моя Отчизна! Прощай, Севастополь, колыбель славного Черноморского флота!»

В марте 1921 года свыше пятидесяти россий­ских военных и гражданских судов, вошедших в историю как «Русская эскадра», прибыли в Тунис, французскую колонию, определённую Советом министров Франции как место разме­щения остатков флота Российской империи. Вме­сте с моряками на берег североафриканского порта Бизерта ступили 5400 гражданских бежен­цев. В Бизерте командир подводной лодки «Утка» Монастырёв основал и в течение трёх лет редак­тировал «Бизертинский морской сборник», в котором публиковались статьи по истории рос­сийского флота с 1914 по 1921 год. Всего вышло 26 номеров журнала. Помимо Туниса, он распро­странялся во Франции, Германии, Англии, Фин­ляндии, США, Японии и Египте, и даже в Дальне­восточной республике и Советской России.

Позже, когда «Русская эскадра» стала предме­том торга между советским правительством и Францией, личный состав кораблей списали на берег. В 1924 году остатки российского флота распродали или уничтожили. Вот как описал те события Н. А. Монастырёв: «Моя карьера морского офицера закончилась. Не об этом мечтал я в своей юности, выбирая жизненный путь. Я мечтал о дальних походах, о радостных лицах друзей, о славе нашей Родины и её флота, о славе Андре­евского флага. Андреевский флаг спущен!.. Тёплая звёздная ночь окутывает своей тенью корабли, которые мы только что покинули. У меня на душе холодно и пусто. Теперь я окончательно потерял всё, что мне было дорого».

После увольнения со службы Н. А. Монастырёв организовал в Бизерте музей российского флота. В нём были собраны модели кораблей «Русской эскадры», документы, награды, фотографии и личные вещи русских моряков. Одним из глав­ных экспонатов музея являлся кормовой флаг подводной лодки «Утка».

Нестор Александрович опубликовал ряд книг по истории российского флота, в основном на французском и немецком языках. Может быть, главная из них - его «Записки морского офи­цера». Там есть пронзительные страницы, где автор вспоминает о былых победах русских моряков в Средиземноморье и размышляет о своей судьбе: «При виде островов Занте и Кефа­лония перед моими глазами невольно прошла вся история славного прошлого. Много лет тому назад эти воды бороздили корабли адмиралов Ушакова и Сенявина, неся свободу и независи­мость угнетённым народам Греции и Италии. В течение пяти лет адмирал Сенявин победо­носно сражался с войсками Наполеона. Андреев­ский флаг реял над островами Адриатики и Сре­диземного моря, и имя России с благоговением на устах произносилось освобождёнными наро­дами. Память о Сенявине до сих пор живёт на островах Адриатического моря и Далматинских берегах. Но всё проходит и всё забывается. И вот мы, потомки тех, кто победоносно рассекал эти воды 110 лет тому назад, шли измученные неравной борьбой против врага всего мира -Красного Интернационала - искать приюта в далёкой, неведомой стране. Одна лишь Фран­ция бескорыстно протянула нам руку помощи в этот страшный и тяжкий для нас момент. К несчастью для нас, наша борьба совпала с тем моментом, когда утомлённая от долгой войны Европа не отдавала себе отчёта в красной опас­ности. И долго ещё нужно ждать, пока те, кто в эти дни безразлично отнёсся к Белой армии, поймут ту роль, которую она играла для всего человечества. Красный туман ещё долго будет висеть над миром, и, чтобы рассеять его, нужна упорная и жестокая борьба. Мы были лишь те, на чью долю выпал первый и яростный удар интернационализма. Мы его не выдержали, но не согнулись, предпочтя отступить, но не сдаться. Исполненный долг перед Родиной и человечеством был нам облегчением в нашем бедственном и безнадёжном положении. Оста­валось терпеть и ждать».

Свиньин Павел Петрович (1788-1839)

Воспоминания на флоте. [В 3 ч.] Санкт-Петербург: В Типографии В. Плавильщикова, 1818-1819. Ч. 1. 1818. 1 л. фронтиспис (лито­графированный портрет «Вице-адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин»), 1 л. титульный, IV, 272, [2] с., 1 л. карта - «План сражения 19 июня 1807». 20,5х12,5 см; 20,5х15 см (фронтиспис);.20х26 см (карта). Цензурное разрешение от 30 ноября 1817 года. Ч. 2. 1819. 1 л. титульный, 285 с. Цензурное разрешение от 30 ноября 1818 года. Ч. 3. 1819. Прибавление к Воспоминаниям на флоте Павла Свиньина. 118 с. Цензурное разрешение от 30 ноября 1818 года. 20,5х12,5 см.

Комплект в двух томах (ч. 2 и 3 - в одном томе). Переплёты полукожаные, 30-х годов XIX века. Крышки оклеены «мраморной» бумагой. На корешках золототиснёные орнаменты, заглавия и номера частей. На верхней части корешков наклеены ярлыки красной кожи с полустёртыми номерами «150» и «151». На передних форзацах библиотечные ярлыки и владельческие надписи чёрными чернилами: «Н. Монастырёв. 1934. Tunisie». (Tunisie (фр.) - Тунис). Ниже - владельческая печатка с Георгиевским крестом. В тексте штампы библиотеки Новооскольского уездного училища. В создании библиотеки принимал участие Феодосий Михайлович Раевский (1768-1824) - отставной майор, надворный советник, владелец поместий в Старооскольском и Новооскольском уездах Курской губернии, Старооскольский и Новооскольский уездный предводитель дворянства.