Вязёмы (1916 год)

Павел Шереметев

«Мне жаль...
Что в нашем тереме забытом
Растёт пустынная трава...»

Так с любовью писал Александр Пушкин о ста­ринном русском усадебном быте, а пренебреже­ние им его тревожило. Из русского быта своих предков князь Вяземский вынес «какое-то благо­ухание, какую-то внутреннюю теплоту» и очень скорбел, что «низворот» во Франции... иначе революция, как он её называл, «ниспровергла красивое и уютное здание векового общежития». Через некоторое время революция в России раз­рушила многовековой уклад, и призывы порвать с прошлым сбылись. Но остались книги, среди которых исследование государственного дея­теля, историка Павла Сергеевича Шереметева, посвящённое древней вотчине Бориса Годунова и затем князей Голицыных.

На протяжении веков Вязёмы были запад­ными воротами Московии. Многое и многих довелось им повидать, не одно историческое воспоминание было связано с Вязёмами. Цер­ковь со звонницей, построенная молодым Годуновым; загородный дворец Лжедмитрия; стоянка его невесты Марины Мнишек; дворцо­вая вотчина первых царей дома Романовых; с конца XVII века усадьба воспитателя Петра Великого князя Голицына; в 1812 году место ночлега Кутузова и Наполеона. Но обо всём по порядку.

Село это расположилось на Можайской дороге недалеко от Москвы, рядом со станцией Голи­цыне. Впервые упоминалось о Вязёмах в 1556 году, в царствование Ивана Грозного, как о «стане перед Москвою на большой дороге». Село было послед­ней конной станцией перед столицей по Смолен­ской дороге - «останошной ям на Вяземе».

В конце XVI века Вязёмы стали вотчинным селом боярина Бориса Годунова: «да при царе же Федоре Ивановиче всея Русин, а по челобитью боярина Бориса Федоровича Годунова сделан храм камеи о пяти верхах и плотина камена у пруда», построен дворец и разбит сад.

О Вязёмах следующего столетия сохранились воспоминания иностранцев. Для нового царя Лжедмитрия I годуновская вотчина служила местом увеселений и охоты. Он устраивал здесь «потешные бои», где русским боярам надлежало защищать ледяную крепость, а немецкая гвардия и два отряда польской конницы во главе с Лже­дмитрием должны были брать её приступом. Вме­сто снарядов использовали снежки, но иноземцы обваливали камни снегом, тем самым быстро прорывая оборону. Недовольство русских бояр вынудило царя-самозванца прекратить подоб­ные увеселения: «бояре весьма сердиты на нем­цев, которые осмеливались бросать в них каме­ньями... между князьями и боярами много тебе зложелателей; каждый из них имеет по длинному острому ножу а у тебя с немцами одни снежные комки. Не вышло бы худой шутки!» Царь оду­мался, сообщал путешественник Мартин Бер, прекратил «потехи» и возвратился в Москву.

Здесь же во дворце, «довольно обширном», останавливалась направлявшаяся в Москву неве­ста лже-царя Марина Мнишек. Посетивший Вязёмы Н. Карамзин сообщал: «Марина четыре дня жила в Вязёме, бывшем селе Годунова, где находился его дворец, окружённый валом, и где в каменном храме, доныне целом, видны ещё многие польские надписи Мнишиковых спут­ников». Вместе с Мариной прибыл целый «поезд» свиты - около 2000 человек и столько же лошадей. Сразу после отъезда «незагашенный по отъезде её огонь» стал причиной пожара, обра­тивший в пепел 30 дворов. В 1611 году Вязёмы стали местом важных переговоров русских с Яном Сапегой. А спустя семь лет здесь вновь появились «литовские люди» - это были войска королевича Владислава.

Последним «польско-литовским» событием, имевшим место в Вязёмах, была встреча возвра­щавшегося из плена митрополита Филарета - отца царя Михаила Федоровича. После встречи с архиепископом Макарием у Вязём, Филарет повернул на Звенигород, чтобы почтить память Саввы Сторожевского, и лишь из Звенигорода двинулся к Москве.

Именным указом царей Ивана и Петра Алек­сеевичей от 25 марта 1694 года село было пожа­ловано из Приказа Большого Дворца в вотчин­ное владение воспитателю Петра I, князю Борису Алексеевичу Голицыну'. С этого момента имение передавалось по наследству князьям Голицыным.

Из всех проживавших здесь Голицыных боль­шего всего для Вязём сделал Николай Михайло­вич. При нём в 1770-1780-х годах в усадьбе велось широкое строительство: каменный дом в стиле французского классицизма и два фли­геля, сохранившиеся поныне. Но, к сожалению, детей у Николая Михайловича не было, и в своём письме на имя Александра I он просил передать имение его племяннику князю Борису Влади­мировичу Голицыну, который часто навещал дядю и проявлял интерес к этому хозяйству. Но не столько запомнился местным жителям Борис Владимирович, какего мать - Наталья Петровна, урождённая графиня Чернышёва. Она слыла женщиной умной, властной, пользовалась исключительным влиянием при дворе и дожила почти до столетнего возраста. За глаза её про­звали «la princesse Moustache» - «княгиня Усы», - и в историю русской литературы она вошла как прототип старой графини в пушкинской «Пиковой даме». А местные жители нарекли голицынский дворец - «Дом Пиковой дамы», хотя Наталья Петровна никогда не была хозяй­кой Вязём, а лишь часто приезжала сюда, осу­ществляя бдительный контроль над имуще­ством своего сына.

Вообще, подмосковные усадьбы Вязёмы и рас­положенное неподалеку Захарово называли поэтической родиной Пушкина - ведь здесь прошло его детство. Захарово было имением бабушки, Марии Алексеевны Ганнибал. «Пуш­кины жили весело и открыто, и всем в доме заведовала больше старуха Ганнибал, очень умная, дельная и рассудительная женщина. Она окру­жила материнским вниманием своего люби­мого внука и была его первой наставницей в рус­ском языке (в доме разговорным языком был французский). Пушкин заслушивался её расска­зами об арапе Петра Великого, дедушке её, Ржев­ском, к которому езжал царь Пётр, о недавней старине...» Но в Захарово не было церкви, и к обедне Пушкины ходили за три версты в годуновский храм в Вязёмы. Здесь же, на пого­сте вяземской церкви, был похоронен в 1807 году брат поэта Николай. Эти же две усадьбы явились и прообразами имений Лариных и Онегиных в знаменитом романе в стихах.

В Вязёмах в гостях у профессора Московского университета С. П. Шевырёва, женатого на одной из Голицыных, бывал в 1849 году Николай Васи­льевич Гоголь, читавший ему главы из второго тома «Мертвых душ».

События войны 1812 года не обошли сторо­ной усадьбу. Части русской армии, отступая после Бородина, подошли к Вязёмам 30 августа, и на ночь здесь расположилась ставка М. И. Куту­зова. На следующий день сюда вступили фран­цузы. По преданию, и Кутузов, и Наполеон ноче­вали в голицынском дворце на одном и том же диване с разницей всего лишь в один день.

После Отечественной войны имение досталось брату Бориса - Дмитрию Владимировичу Голи­цыну, будущему генерал-губернатору Москвы. В XIX веке село процветало: в имении построили теннисный корт, была очень популярна верховая езда, а зимой «не раз на льду играли в hokey». Здесь любили останавливаться в разное время Л. Тол­стой, В. Брюсов, М. Цветаева, А. Ахматова.

Но эхо Октябрьской революции докатилось и до Вязём. В январе 1918 года имение было пере­дано в ведение Перхушковского волостного Совета депутатов. Найденные позже фамильные драгоценности князей Голицыных передали в Оружейную палату. 15 тысяч томов книг уса­дебной библиотеки вывезли в Государственный книжный фонд, а уже оттуда рассредоточили по крупным книгохранилищам. В Вязёмах органи­зовали совхоз, а в усадебном доме разместился сначала дом для беспризорников, а потом сана­торий для старых большевиков, переименован­ный позже в дом отдыха. Сейчас усадьба восста­новлена и вместе с усадьбой Захарово обра­зует Государственный историко-литературный музей-заповедник А.С. Пушкина.

Уцелевшие «сосредоточия нашего прошлого быта», заключавшего в себе далеко не одно тёмное, что так долго, упорно и несправедливо нам вну­шалось, пережили многое и «дышат ещё прошлым своим чарующим благоуханием». И не стоит забы­вать, чему учили наши предки: «Не роняй старь, она новизну держит», ведь связь с прошлым и есть основа настоящего и будущего.

Шереметев Павел Сергеевич (1871-1943)

Вязёмы. Издание «Русские усадьбы». Выпуск 1. С.-Петербург: [Т-во Р. Голике и А. Вильборг], 1916. V, [3], 266, 36 с.; ил. Современный цельнокожаный переплёт с бинтами и золотым узорным тиснением по корешку, золототиснёная рамка, блинтовое и золотое тиснение по обеим крышкам, форзацы из бумаги «павлинье перо» с золототиснёным бордюром, торшонированный обрез. 27 фототипий и 41 цинкография на отдельных вклейках и страницах. 27,5x19,3 см.