Одесса ликовала. Питейные заведения работали почти круглосуточно, местное шампанское лилось рекой. Фокусники, артисты день и ночь забавляли простой народ, в летних резиденциях аристократов по вечерам устраивались танцы. В 1894 г. Одесса отмечала свой столетний юбилей, город напоминал веселую праздничную площадь.
Позже Исаак Бабель шутил, что так Одесса праздновала его появление на свет.
Детство Бабеля прошло в Николаеве и Одессе. После окончания Одесского коммерческого училища имени императора Николая I он в 1912 г. поступил в Киевский институт. В 1916 г. он закончил институт со званием кандидата экономических наук, а за год до этого, будучи в столице, подал документы на юридический факультет Петроградского психоневрологического института и тем самым добился временного вида на жительство в Петрограде.
Здесь он познакомился с Максимом Горьким, который опубликовал в журнале «Летопись» два рассказа молодого писателя («Илья Исаакович и Маргарита Прокофьевна», «Мама, Римма и Алла»). С того времени Исаак Бабель повел отсчет своей профессиональной литературной деятельности.
С декабря 1917 г. Бабель устроился в иностранный отдел петроградской ЧК переводчиком. Он работал там несколько месяцев и, по словам А.Н. Пирожковой, второй жены писателя, видел своими глазами расстрелы в подвале здания. В 1918 г. публиковал репортажи и статьи в газете меньшевистского толка «Новая жизнь», редактором которой был Горький.
В 1920 г. Бабель вернулся в Одессу, где нашел работу в местном государственном издательстве. Однако ему не хотелось следить за событиями, сидя в издательстве. Он рвался на фронт - уж там не нужно было мучиться в поисках сюжета для рассказов. В 1920 г. Бабель отправился в Ростов-на-Дону, где и присоединился к Первой конной армии С.М. Буденного. Сперва в штабе, а потом в составе 6-й кавалерийской дивизии Бабель работал военным корреспондентом.
В это время он вел дневник, почти каждая запись которого свидетельствовала о страшных событиях, на которые он смотрел одновременно с ужасом простого человека и внимательной наблюдательностью писателя, ищущего художественный материал: «До этого - страшное поле, усеянное порубленными, нечеловеческая жестокость, невероятные раны, проломленные черепа, молодые белые нагие тела сверкают на солнце...»
В 1923-1925 гг. «Конармия» была опубликована; одна из самых правдивых, а потому беспощадных книг о Гражданской войне сделала имя автора широко известным. Советские критики высоко оценили талант Бабеля. «Конармия» была переведена на иностранные языки, благосклонно отзывались о нем в русской эмиграции, обычно критически относившейся к успеху советских авторов.
С.М. Буденный общего восторга не разделял, он усмотрел здесь прямую клевету на своих бойцов. В журнале «Октябрь» (1924 № 3) была напечатана его статья под заголовком «Бабизм Бабеля из “Красной нови”». О цикле Бабеля легендарный командир написал так: «Бабьи сплетни, небылицы, клевета на Конармию».
Критики называли рассказы Бабеля «жемчужинами послереволюционной русской литературы». Бабель бился над каждым словом: «Каждая фраза - одна мысль, один образ, не больше»; «Три причастия в одной фразе - это убиение языка»; «Два прилагательных к одному существительному может позволить себе только гений». Бабеля прославляли как одного из талантливейших писателей XX в.
Тем не менее, благодаря успеху «Конармии» и «Одесских рассказов» и стремительному росту по служебной лестнице своих товарищей, Бабель стал неожиданно вхож в руководящие круги советского государства. О писателе говорила вся страна.
В 1927 г. он поехал к жене в Париж. Своему другу Л. Лившицу он писал: «Все очень интересно, но, по совести говоря, до души у меня не доходит. Духовная жизнь в России благородней. Я отравлен Россией, скучаю по ней, только о России и думаю».
Тем временем пора относительно свободной, периода новой экономической политики советской литературы постепенно близилась к концу. Бабелю пришлось увидеть первые последствия политизации и идеологизации литературы на примере своих друзей. Была усилена цензура, частные издательства закрыты, а государственные поставлены под надзор партийных органов.
Пьеса «Закат», которую поставил театр МХАТ-2, получила несколько положительных отзывов и множество ругательных. В 1928 г. после 16 постановок пьесу исключили из репертуара. Для Бабеля настала пора духовной эмиграции, он все чаще стал писать в стол.
В 1933 г. альманах «Год XVI» не принял к публикации его рассказы «Фроим Грач», «Улица Данте», «Мой первый гонорар» - не помогла даже рекомендация Горького. В 1934 г. писателю удалось напечатать всего два рассказа. Бабель понимал, что у него не было ничего, что могло бы подойти новой культурной политике. Зарабатывал на жизнь он благодаря переизданиям и работе в кино. Бабель все больше уединялся. Дальнейшую карьеру он уже не планировал - более или менее крупные публикации были немыслимы.
Заграничные поездки Бабеля к семье порождали слухи о его намерении уехать из Советского Союза навсегда. В последний раз его выпустили за границу в 1935 г. на Международный конгресс писателей в защиту культуры.
Несмотря на атмосферу в стране, Бабель не мог оставить Россию. «Это мой материал, мой язык, мои интересы», - писал он матери в 1928 г.
Молчание Бабеля могло восприниматься как отказ от работы и как свидетельство того, что он нашел себе другие занятия, например контрреволюционную деятельность, шпионаж. Его необычный образ жизни, независимость и знакомые иностранцы уже были веским доводом для подозрений.
В1939 г. Бабель был арестован и в ночь на субботу 27 января 1940 г. расстрелян как «агент французской и австрийской разведок».
А.Н. Пирожкова на все запросы получала ответ, что Бабель жив, а летом 1952 г. она встретилась с неким гражданином, который якобы по поручению самого Бабеля разыскал ее, чтобы передать от него привет.
В заключении о реабилитации Исаака Бабеля написано, что в деле нет основания для ареста, поскольку постановление на арест подготовили спустя 35 дней после того, как Бабель был арестован.
В 1956 г. над следователем Б.В. Родосом, одним из тех, кто выбивал признание из Бабеля, был учинен процесс. На вопрос, известно ли ему было, кем был Бабель, он ответил: «Мне сказали, он писатель». «“Вы прочитали хоть одну его строчку?” - продолжил судья. “Зачем?” - был ответ» (цит. по: Крумм Р. Исаак Бабель: Биография. М., 2008).