О науке и власти. Письма (1990)
Петр Капица
Писатель Даниил Гранин свой очерк, посвященный Петру Капице, назвал «Человек не отсюда» (2014). «Поразительно, - пишет Гранин, - что существовала эта переписка одного из самых свободных людей России с ее деспотом. Она впечатляет. Отчаянно смелая, опасно-искренняя. Представить не мог, что Капица позволял себе и что позволяли себе сталинисты по отношению к великому ученому!»
Сталин на письма Капицы не отвечал, и однажды Петр Леонидович прекратил эту одностороннюю, как ему казалось, переписку. Мол, как об стенку горох, как в ватную стену, как вода в песок... Очень скоро Маленков позвонил Капице и сказал: «Почему вы не пишите Сталину, он ждет новых писем». «В огромном и чрезвычайно богатом эпистолярном наследии П.Л. Капицы руководители страны занимают особое положение, - отмечает в предисловии к брошюре «О науке и власти» ее составитель, личный секретарь академика Капицы, П.Е. Рубинин. - Меня поразило их количество - более трехсот писем самым высоким адресатам с 1934-го по 1983 год. Сталину, например, Капица написал 45 писем, Молотову - 71, Маленкову - 63, Хрущеву - 26.»
Но не менее поражает своей драматичностью и предыстория этого эпистолярия. О том, как она начиналась, в книге «Мои воспоминания» (2008) рассказывает старший сын Петра Леонидовича, профессор Сергей Петрович Капица: «Родился я в Кембридже, в Англии, где тогда жил и работал мой отец,
Петр Леонидович Капица. Он приехал в Англию в 1921 году вместе с группой советских ученых, в которую входили Алексей Николаевич Крылов и Абрам Федорович Иоффе. Это были ученые с мировым именем, которые должны были восстанавливать разрушенные в результате революции и войн контакты, закупать научное оборудование и литературу. В Кембридже Петр Леонидович познакомился с Резерфордом, увидел его лабораторию и очень захотел там поработать. Но Резерфорд опасался иметь у себя сотрудника из Советской России, что было совершенно неудивительно, учитывая, что в то время не было даже дипломатических отношений между Англией и нашей страной. Все же Капице удалось уговорить Резерфорда дать ему возможность работать в Кавендишской лаборатории; в конечном счете, он прожил в Англии 13 лет.
Отец уехал из России вскоре после тяжелой утраты: во время эпидемии гриппа “испанки” он потеря свою первую семью - жену и двух детей, и хотя его работа в Кембридже была очень успешной, он страдал от одиночества и семейной неустроенности и часто писал об этом своей матери - Ольге Иеронимовне (урожденной Стебницкой) - в Петербург. Только через пять лет отец встретил в Париже Анну Крылову, которая жила там в эмиграции, вскоре они поженились, и я появился на свет».
На протяжении всех этих 13 лет Петр Капица почти каждый год приезжал в Россию - навестить маму, Ольгу Иеронимовну, встретиться с коллегами-учеными. И поначалу проблем не возникало. Но в конце 1920-х годов даже тесть Капицы, выдающийся механик, кораблестроитель, адмирал, академик Алексей Николаевич Крылов, осторожно предупреждал Капицу в своих письмах, что в Советский Союз ездить становится опасно. По просьбе А.Н. Крылова математик Я.В. Успенский, отправлявшийся в заграничную командировку, уже будучи за рубежом, отправляет П.Л. Капице письмо (его приводит С.П. Капица в книге «Мои воспоминания»):
«9 апреля 1929 Берлин
Многоуважаемый Петр Леонидович!
Пишу Вам по поручению Алексея Николаевича Крылова, который просил меня сообщить Вам о нижеследующем. А.Н., узнав, что Вы собираетесь приехать в СССР для временной работы, убедительно просит Вас не делать этого. Положение сейчас таково, что никаким гарантиям того, что Вас по истечении некоторого срока выпустят обратно, доверять нельзя. Приехав однажды в СССР, Вы рискуете остаться там навсегда. Но, допустив даже, что этого не случится, все-таки можно очень сомневаться, что Вам удастся вести работу при таких условиях, какие Вы имеете в Кембридже. Поэтому А.Н. просит Вас отменить Ваш приезд в СССР и известить об этом А.Ф. Иоффе под каким-либо благовидным предлогом или еще тянуть дело так, чтобы не сказать ни да, ни нет. Обо всем этом нужно писать осторожно и дипломатически, что Вы, вероятно, и сами понимаете.
С искренним уважением, Я. Успенский».
Само по себе это письмо многое говорит о той ситуации, идеологической и политической атмосфере, которые сложились в Советском Союзе. Кстати, Я.В. Успенский из своей зарубежной командировки не вернулся в СССР, стал «невозвращенцем» по советской терминологии. В тот год П.Л. Капица к этим предостережениям прислушался. Но потом несколько раз ездил в СССР и благополучно возвращался. Но потом все случилось так, как предсказывал академик А.Н. Крылов...
«Он приехал в Ленинград в начале сентября 1934 года вместе с женой, чтобы по примеру прошлых лет повидать родных и друзей, выступить с лекциями о своих работах и посетить Харьковский физико-технический институт, консультантом которого он был с 1929 года, - пишет П.Е. Рубинин. - Приехал ученый с европейским именем, как тогда говорили, член Лондонского Королевского общества, директор Мондовской лаборатории при Кембриджском университете... 25 сентября его срочно вызвали в Москву, и заместитель председателя СНК СССР В.И. Межлаук сообщил ему, что на этот раз вернуться в Англию ему не разрешено. Он должен работать в СССР Это решение Политбюро... Так Капица столкнулся впервые вплотную с Государственной Властью.
Анна Алексеевна уехала одна в Кембридж к детям, а Петр Леонидович остался».
Фактически взятый в заложники советским государством, Петр Капица предлагает «нулевой» вариант: он едет в Кембридж, договаривается с Резерфордом и Кембриджским университетом о продаже научного оборудования его лаборатории в СССР и возвращается сюда работать. Отказ. Ему не разрешают даже позвонить Резерфорду по телефону.
Судя по всему, и в академическом сообществе отношение к П.Л. Капице, мягко говоря, недоверчивое, люди боялись общаться с ним. После сессии Президиума Академии наук СССР он пишет письмо жене в Кембридж: «...Никто из академиков, кроме твоего отца и Коли Семенова <академик Николай Николаевич Семенов, близкий друг П.Л. Капицы, будущий Нобелевский лауреат по химии>, не зашел меня проведать. Иоффе, хотя живет в "Метрополе" <в этой московской гостинице жили академики, приехавшие на сессию>, но не зашел тоже. Это, конечно, пустяки, но все же свинство, хотя, конечно, инстинкт самосохранения у академиков так же силен, как и у всех других животных. "Safety first"».
Но ясная, четкая, позиция П.Л. Капицы заставляет власть пойти на уступки. 23 декабря 1934 года В.М. Молотов подписывает постановление Совета народных комиссаров СССР о строительстве в Москве Института физических проблем. Несколько дней спустя газеты сообщают, что директором нового института назначен профессор П.Л. Капица. Ему обещано, что для нового института правительство купит научное оборудование его лаборатории в Кембридже.
Брошюра «О науке и власти» начинается с письма П.Л. Капицы И.В. Сталину от 1 декабря 1935 года (первая публикация):
«Товарищ Сталин!
Мне передали, что вчера Сенатом Кембриджского университета окончательно утверждена передача моей лаборатории Союзу, и отправка оборудования начнется в ближайшие дни. Теперь, когда мне предстоит продолжать мою научную работу в своей стране, мне очень хочется, чтобы моя работа здесь была наиболее производительной и не менее успешной, чем она была в Кембридже. Я Вам пишу это письмо, так как искренне боюсь, что при создавшихся условиях этого быть не может, и я уверен, что кроме Вас никто не может повлиять на создавшееся положение.
Когда более года тому назад меня неожиданно задержали и резко прервали в очень интересном месте мою научную работу, мне было очень тяжело, потом стали обращаться со мной очень скверно, и эти месяцы в Союзе были самыми тяжелыми в моей жизни. Если я вижу смысл в перенесении моей работы сюда, то я до сих пор не могу понять, для чего нужно было так жестоко обращаться со мной. <...>
На меня всевозможными путями давили, чтобы я заново восстанавливал работу здесь, запугивали, упрекали в отсутствии патриотизма, пытались купить и пр. и пр. Наконец требовали, чтобы я написал явную ложь, что я добровольно остался. Нелепая просьба, так как всякий, кто меня знает, все равно не поверил бы, что я мог бросить без предупреждения работу, лабораторию и учеников. Тоже пугали, наказывали и пр.
Все это время, часто совсем явно, за мной ходят агенты, даже раз послали обнюхивать меня собаку, видно боялись, что я сбегу».
Мало того, в концовке этого письма Капица позволяет себе небольшую лекцию, адресованную Сталину, о том, как должна была бы быть устроена наука в СССР:
«Второй вопрос, который меня очень волнует, - это организация моей научной работы.
Научная работа есть, конечно, наиболее квалифицированный труд и поэтому требует очень хорошую и дорогую хозяйственную основу. Это в особенности справедливо для такой сугубо опытной науки, как моя физика. Темпы работы должны быть исключительно высоки для успешного ведения научных изысканий. Надо без перебоев проделывать много различных опытов перед тем, чтобы докопаться до чего-нибудь значащего. Только тогда, когда исследования идут без задержки, можно работать с увлечением, весело, смело и, следовательно, успешно. Но я без оговорок должен сказать, что наше “научное хозяйство” из рук вон плохое, в сто раз хуже, чем его можно было бы организовать на почве нашей промышленности и при наших материальных возможностях».
Важно отметить, что со стороны П.Л. Капицы это был не разовый всплеск безрассудной откровенности. Это - осознанная, и даже выстраданная, жизненная позиция выдающегося ученого. Так, в очередном письме к Сталину от 14 марта 1945 года Капица фактически бросит в лицо Хозяину обвинение в «хамском» обращении с национальным интеллектуальным потенциалом:
«Товарищ Сталин!
<...> Вот прошло 27 лет после революции, мы много построили, много освоили, а как мало своего крупного мы внесли в технику! Лично я могу назвать только одно крупное наше достижение - это синтетический каучук. Это достижение действительно мирового масштаба, тут мы были вначале впереди, но, к сожалению, сегодня нас уже обогнали и Америка, и Германия. Но как мало мы сами чувствовали и чувствуем значение этого крупнейшего достижения! Академик Лебедев, пионер и создатель, должен был бы быть национальным героем, а он после поездки в жестком вагоне схватил сыпной тиф и умер в 1934 г. Это позорнейший для нас случай. Нужно тут прямо сказать, что в капиталистической стране, если Лебедев погиб бы, то, вероятно, в своем салон-вагоне и при крушении своего поезда. Это не случайность, это показывает только то, что мы не чувствуем еще необходимости в людях, делающих новую технику. Их история у нас всегда одна - это Левша Лескова. Отчасти, может быть, это просто потому, что гения народного у нас уйма, поэтому мы так по-хамски с ним обращаемся.
За эти 27 лет капиталистические страны дали, по моему подсчету, около двадцати фундаментально новых направлений развития техники, по силе равных нашему синтетическому каучуку. Я отношу к ним, например, синтетическое горючее, пластмассы (плексиглас и пр.), турбину внутреннего горения, телевидение, сверхтвердые сплавы (карбид вольфрама), ракетные самолеты и пр. А мы дали всего одно».
Настойчивость и, казалось бы, безрассудство Капицы «зашкаливают». Очень скоро П.Л. Капица был включен в состав Особого комитета и Технического совета по разработке атомной бомбы. Сегодня многие люди, серьезные исследователи истории советского атомного проекта, подчеркивают, что он был реализован якобы только потому, что во главе его был поставлен Л.П. Берия. Но вот какую характеристику этому «эффективному менеджеру» дает П.Л. Капица в письме к Сталину от 25 ноября 1945 года:
«Товарищ Сталин!
Почти четыре месяца я заседаю и активно принимаю участие в работе Особого Комитета и Технического совета по атомной бомбе (А.Б.). <...>
Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом Комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо. ...Я ему прямо говорю: “Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах”, на что он мне возражает, что я ничего в людях
не понимаю. Вообще наши диалоги не особенно любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах. <...>
P.P.S. Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика. Я бы сам ему бы все это сказал, да увидеться с ним очень хлопотно».
По-видимому, Сталин в какой-то форме знакомил Берию с содержанием этих писем. Известно даже резюме, которое выдал Сталин, обращаясь к Берия: «Я тебе его сниму, но ты его не трогай». Значит, все знал, отчетливо представлял, чем закончится это противостояние мстительного Берии и высокомерного Капицы. В 1949 году П.Л. Капица был снят с заведования кафедры в Московском государственном университете (повод - отсутствие на торжественном заседании в честь 70-летия Сталина). По указанию из ЦК Капицу не выбирают в Президиум АН СССР. Но самое тяжелое - Капицу отстраняют от руководства созданного им Института физических проблем... «Трудно было иногда отвязаться от ощущения опасности, возможности роковой “случайности”, - отмечает С.П. Капица в своем очерке «Читая письма отца», помещенном в брошюре. - Напоминанием о такой случайности была страшная смерть Михоэлса в начале 1948 года. Незадолго до отъезда в Минск он пришел к отцу, пришел как бы попрощаться. По- видимому, предчувствовал свою гибель».
А сам П.Л. Капица 18 декабря 1946 года, после своего снятия с директорства, в очередной раз пишет Сталину:
«Товарищ Сталин!
Лишив меня моего института, меня отстранили от полноценной научной работы, и я это тяжело переживаю. <...>
Наши руководящие товарищи в своем правильном стремлении развивать советскую науку хотят ее взять под такой контроль и руководство, которые только мешают работать ученым. Я же считаю, что руководство, дав задание ученому, должно ему верить, организационно помогать и терпеливо ждать, когда у него выйдет его работа. Надо помнить, что передовая творческая работа всегда полна неудач. Руководить творческим процессом и делать его общественным достоянием для микроскопического контроля не только не помогает, но крайне вредно. Отсюда и вытекают встречающиеся у нас нелепости, как, например, с детальным планированием научной работы, ведущим почти к учету “мысль-часов” ученого. Это приводит к практике делать ненужный тарарам, укрывать неудачи, выдавать векселя и обещания, что в настоящей научной работе невозможно и является ложью, в здоровых условиях работы ученый не будет и не должен этого делать. <...> Ясно, что все это ненормально, а причина все та же - без доверия и уважения к ученым, основанного на мнении других ученых, процветание свободной и продуктивной творческой работы в науке и всего нового, связанного с ней, невозможно».
«Капица поучает Сталина, и тот терпит - вот что удивительно, - пишет Д. Гранин в эссе «Человек не отсюда». - У меня есть предположение - странное, но ничего другого я не мог найти. Возможно, Сталину хотелось побыть в среде совсем иной, чем его соратники, вся эта трусливая шваль, готовая пресмыкаться, поддакивать любому его слову. Устал от них. В сущности, он никогда не бывал в обществе русских воспитанных, порядочных людей. Переписка с Капицей давала общение с прямодушным человеком, с любопытной породой умников-донкихотов, тем более капиталистического изготовления».
Вот только никто не может даже приблизительно оценить, во что обошлось стране это стремление «корифея всех наук» повысить свой коэффициент интеллекта (IQ), чего, в очередной раз, недосчиталась российская наука. Неслучайно С.П. Капица заключает свой очерк в брошюре «О науке и власти» такими словами: «. ныне эта некогда секретная переписка, послания ученого тирану, как сказали бы в старину, могут и должны быть прочитаны народом, а не только теми, кто узурпировал некогда власть над нами. Быть может, здесь есть урок исторического оптимизма, который нам сегодня так нужен».
Петр Леонидович Капица (1894-1984)
О науке и власти. Письма. // Составитель П.Е. Рубинин. М.: Изд-во «Правда», 1990. - 48 с. - (Библиотека «Огонёк» № 32). Тираж 150 000 экз. 16,4 х 12,6 см.