Среди врагов (1912 год)

Василий Авенариус

Нрубеже XIX и ХХ столетий в России вряд ли нашлись бы воспитанники классических гим­назий, реальных училищ или благородных пансионов, не знавшие имя Василия Авенари­уса – автора популярных книг для детей и юно­шества, награждённого высоко ценимой в литературных кругах премией Фрёбелевского педагогического общества за сочинения для детей. Хотя начало писательской карьеры Василия Петровича настраивало на совер­шенно иной лад…

Дворянин, сын лютеранского пастора (веро­ятно, отсюда в произведениях Авенариуса страсть к морализаторству и проповедниче­ский тон), он окончил естественное отделение математического факультета Петербургского университета и после стажировки в Германии поступил на службу в Министерство внутрен­них дел. Его чиновничья карьера складывалась успешно: дослужившись до должности началь­ника отделения, он в 1880 году перешёл в Мини­стерство народного просвещения, а два года спустя – в Ведомство учреждений импера­трицы Марии. В отставку вышел в 1908 году с чином тайного советника, что в Табели о ран­гах соответствовало воинскому званию генерал-лейтенант. Но если на государствен­ном поприще Авенариус сумел вырасти до генерала, его «литературные чины» были куда как скромнее, хотя страсть к сочинительству оказалась одной из самых сильных в жизни этого педантичного и сдержанного человека.

Авенариус дебютировал как поэт: три выпу­ска его сборника «Стихотворения» увидели свет в 1859 и 1860 годах, но успеха не при­несли. Затем были повести «Современная идиллия» и «Поветрие», где он, полемизируя с Тургеневым, попытался вывести, по его соб­ственным словам, «студентов-натуралистов, не похожих вовсе на студента-медика База­рова, а таких, какими были мои товарищи и я сам». И критика, и читатели признали попытку неудачной: на долю автора выпали обвинения в тенденциозности, в клевете на молодое поколение и, что хуже всего, в незна­чительности писательского дарования.

Тяжело пережив крушение надежд на место во «взрослой» литературе, Авенариус обра­тился к сочинительству для детей и с этой дороги уже не сходил. Сначала он обрабатывал народные сказки, затем начал писать свои. Однако со временем его «фирменными» жан­рами стали беллетризованная биография и историческая повесть. Подготовленные им жизнеописания великих – «Отроческие годы Пушкина», «Гоголь-гимназист», «Первый рус­ский изобретатель И. П. Кулибин», «Д. И. Фон­визин, его жизнь и творчество», «Детские годы Моцарта», «Создатель русской оперы Глинка», «Молодость Пирогова» – пользовались успе­хом, печатались большими тиражами и регу­лярно включались в списки литературы, реко­мендуемой для чтения в российских учебных заведениях начального и среднего уровней. Столь же популярны были его повести на исто­рические темы: «Необыкновенная история о воскресшем помпейце», «На Москву!», «Сын атамана», «Три венца», «Меньшой потешный», «Бироновщина», «Два регентства», «Орёл Чечни и Дагестана», «Перед рассветом» и др. Занима­тельность сюжета, привязанного к реальным событиям прошлого, познавательность, насы­щенность деталями ушедшего быта, простота изложения и, наконец, неизменная благонаме­ренность идей на протяжении нескольких десятилетий обеспечивали Авенариусу широ­кую и благожелательную аудиторию.

Вполне очевидно, что литератор, сочиняю­щий историческую беллетристику для детей, не мог пройти мимо темы наполеоновских войн. В 1904 году им была издана биографиче­ская повесть «Поэт-партизан Д. В. Давыдов». Вновь погрузиться в материал Отечественной войны Авенариуса заставили юбилейные тор­жества 1912 года, результатом чего явилась его книга «Среди врагов».

Стремясь придать сюжету максимальную достоверность, автор решил написать повесть в форме дневника. О том, каким образом этот исторический документ якобы оказался в его руках, говорится в предисловии: «Старинные книги и рукописи – страсть моя. Из забро­шенной барской усадьбы знакомому мне бу­кинисту было доставлено несколько ящиков старых книг. Отобрав всё мало-мальски цен­ное, букинист свалил остальной хлам в угол лавки для продажи на вес. Роясь в этом хламе, я напал на объёмистую тетрадь с пожелтев­шими подмоченными листами, исписанную притом карандашом. Почерк писавшего был не совсем ещё твёрдый, но чёткий, с затей­ливыми завитушками, орфография же в не­котором разладе с грамматикой. Я хотел уже бросить мою находку в общую к учу, когда на глаза мне попалось одно имя, сразу приковав­шее моё внимание – имя Наполеона. Перечи­тывая страницу за страницей, я встретил ещё несколько имён французских и русских, по­лучивших громкую известность в эпоху От­ечественной войны, а вчитавшись, убедился, что имею на руках подлинный дневник 1812 года. Букинист, не придавая никакого значе­ния этой рукописи, отдал мне её в придачу к купленным мною книгам».

Автор дневника и главный герой повести – недоучившийся бурсак Андрей Пруденский, изгнанный из семинарии за нерадивость и приехавший к матери в Смоленск. Там он сводит знакомство с гувернёром-французом, живущим в соседнем барском доме. Болтая с ним, одарённый юноша начинает понимать и говорить по-французски, что сыграет опре­деляющую роль в его дальнейшей судьбе. Сле­дуя совету своего нового приятеля, он начи­нает вести дневник. Вскоре молодой человек записывает в тетрадь известие о вторжении в Россию Великой армии, а два месяца спустя сам становится свидетелем и участником мно­гих важных исторических событий.

Так, оставшись охранять родительский дом, он присутствует при обороне Смоленска, а затем видит вступление в город французских частей: «Завернул за угол, а навстречу верхами трубачи-кирасиры в стальных латах, в шлемах с конскими хвостами. За трубачами на лихом аргамаке молодой генерал, высокий, статный, локоны по плечи, треуголка с золотым позу­ментом, с плюмажем, плащ коротенький, зелё­ный, панталоны брусничные, чулки синие. По сторонам весело озирается: “Смотрите, мол, люди добрые, какой я хват!” (После узнал, что был то Мюрат, король Неаполитанский.) За ним целый полк кирасир, такие же все чистенькие, нарядные, точно и в огне не побывали, на парад собрались. За кирасирами – гренадеры- великаны, молодец к молодцу, в мохнатых мед­вежьих шапках, а за ними на белоснежном коне сам Наполеон Бонапарт с генералитетом. Генералы в блестящих мундирах и шляпах, а он в простой лишь треуголке, в сером сюр­туке дорожном. Ростом не вышел, но с брюш­ком. Зато собой красавец писаный, взор гроз­ный, язвительный, осанка величавая, поистине царская. “Не поклонюсь тебе, – думаю, – не жди!” Но как глянул он в мою сторону – дух у меня заняло, картуз сам собой с головы сорвался, а он чуть-чуть только в ответ кивнул. С миром, значит, отпустил».

Вступив в разговор с постояльцем – лейте­нантом Старой гвардии, Андрей против своей воли становится его переводчиком и вынуж­ден идти с гвардейцами на Москву. Конечно же, он присутствует при Бородинском сраже­нии, но – и в этом необычность сюжета – наблюдает его, находясь неподалёку от Напо­леона. Масштабы же битвы осознаёт, оказавшись во французском полевом госпитале, куда при­водит раненого офицера: «Из палатки – опера­ционного пункта – доносятся такие вопли, что кровь в жилах стынет. Мы – туда. У операцион­ных столов хирурги, засучив рукава, орудуют. На другом конце доктор с фельдшером пере­вязывают молодого солдата, у которого только что руку по локоть отняли… “А где моя отре­занная рука? – говорит ампутированный. – Дайте-ка её сюда”. Фельдшер подаёт, а тот берёт её у него здоровой рукой, возносит над голо­вой якобы победный трофей и восклицает: “Да здравствует император Наполеон!” Такова сле­пая любовь французов к сему бичу рода чело­веческого, околдовавшему их своими злыми чарами! Фельдшер отбирает опять у больного отрезанную руку и относит в угол, где свалена какая-то кровавая груда. Лейтенанта передёр­гивает: “Что это, доктор? Бог ты мой! Да это всё ведь руки и ноги!” – “Да, “пушечное мясо”, – той пуховики разостланы, да на тех пуховиках человек шесть или семь полуобритых молодцев развалилось. “Острожники! Знать, конец мне пришёл!” Молитву про себя творю. А они совет промеж собой держат, что делать со мной, рабом Божьим. “Выпустите меня, братцы! – говорю. – Ведь и вас Ростопчин тоже из тюрьмы выпустил”. – “Ишь, щенок, дога­дался, с кем судьба свела!” – смеётся один. “Не токмо нас выпустил, – говорит другой, – а и оружием всяким из Оружейной палаты против Бонапарта снабдил. И постарались же мы для него! Сколько ихнего брата на тот свет спровадили!» – “Да и себя не забывали, – гово­рит третий. – Покойникам вечный покой, а живым хлеб да соль… да ещё злата, серебра и жемчуга в придачу!” Хохочет…»

Любопытно наблюдать творческий метод писателя: Авенариус собирает и выстраивает в своём повествовании самые известные сюжеты, многие из которых не столько про­свещают, сколько активизируют память, вызы­вая знакомые образы. Так, совершенно оче­видно, что в ряде случаев автор в деталях говорит доктор.– Для него (разумей: для Напо­леона) мы все – только пушечное мясо!”»

Затем наш «толмач поневоле» попадает в оставленную жителями Москву, где описы­вает в дневнике, который продолжает вести даже в минуты наибольшей опасности, сцены мародёрства, поджоги, насилие над оставши­мися в первопрестольной мирными жителями и т. д. В какой-то момент он даже оказывается в логове легендарных колодников, выпущен­ных московским градоначальником из тюрем накануне вступления «француза»: «Встал я, дух перевожу, кругом озираюсь. Посередине под­вала стол. На столе в пустых бутылках воско­вые свечи церковные горят. Пол рогожами устлан. В рогожах же горы всякого добра: одежда дорогая, материи шёлковые кусками целыми, посуда золотая и серебряная, утварь церковная, оклады образов в драгоценных каменьях. По одной стене – рядами кадки и кадушки, по другой – банки и бутылки, на третьей ружья и сабли развешаны, а по четвёртой пуховики разостланы, да на тех пуховиках человек шесть или семь полуобритых молодцев развалилось. ‘Острожники! Знать, конец мне пришёл!” Молитву' про себя творю. А они совет промеж собой держат что делать со мной, рабом Божьим. ‘Выпустите меня, братцы! - говорю. - Ведь и вас Ростопчин тоже из тюрьмы выпустил". - “Ишь. щенок, догадался, с кем судьба свела!” - смеётся один. “Не токмо нас выпустил. - говорит другой. -а и оружием всяким из Оружейной палаты против Бонапарта снабдил. И постарались же мы для него! Сколько ихнего брата на тот свет спровадили!» - ‘Да и себя не забывали, - говорит третий. - Покойникам вечный покой, а живым хлеб да соль... да ещё злата, серебра и жемчуга в придачу!” Хохочет...*

Любопытно наблюдать творческий метод писателя: Авенариус собирает и выстраивает в своём повествовании самые известные сюжеты, многие из которых не столько просвещают. сколько активизируют намять, вызывая знакомые образы. Так. совершенно очевидно. что в ряде случаев автор в деталях описывает полотна из знаменитого цикла кар­тин В. В. Верещагина «1812 год» (кстати, одна из них – «Сквозь огонь» – украшает издательский переплёт книги). Подобный приём использу­ется им, например, при рассказе о посещении недавним семинаристом Андреем Пруденским и его приятелем – денщиком-французом Пипо – двух московских церквей. В этой сцене Авенариус дополняет мемуары эпохи живо­писными деталями верещагинской картины «В Успенском соборе»: «Проходим мимо церкви. “Войдём, – говорю, – давно в храме Божьем не молился”. Вошёл и остолбенел: посреди храма весы висят, а кругом весов офицеры и солдаты толпятся, добычу свою взвешивают: серебря­ные подсвечники алтарные, паникадила, ризы с образов и иконостаса сорванные… Ни слова не промолвив, вон вышел. Пипо тоже как будто смутился. “Мало ли здесь, в Москве, – гово­рит, – и других церквей”. Входим в другую. А там в самом алтаре лошади, как в стойле, стоят, ризами поповскими, заместо попон, покрытые. Алтарь в конюшню превращён! В одном притворе сено свалено: снопы ржа­ные и овсяные. В другом – кочаны капусты, морковь, репа, картофель. Тут же на каменных плитах костёр разведён – не дровами, а рамами от святых икон! Поварёнок-французик в бумаж­ном колпаке похлёбку в котле деревянной лож­кой мешает, а повариха-француженка около на табуретке сидит и платье себе кроит из ризы поповской».

Далее нашему герою суждено пережить опаснейшие приключения: он бежит прочь от безбожных французов, естественно прихва­тив с собой дневник. Юношу задерживает патруль. Его приговаривают к расстрелу. Он чудом избегает смерти. Освобождённый каза­ками, вступает в партизанский отряд Дениса Давыдова (вспомним, что Авенариус – автор жизнеописания «славного гусара»). Преследуя отступающих французов, наблюдает картину гибели армии, которую ещё недавно называли Великой: «Сколько отсталых! Это уже не воины, даже не люди, а живые привидения в грязных, на бивачном огне прожжённых рубищах, вися­щих клочьями. На голове иных ещё кивера, кирасирские каски с конскими хвостами, у других – собственные ранцы, женские платки, жидовские ермолки. Ноги тряпками, рогожами обмотаны. И не одни нижние чины в таком образе плетутся, но и офицеры. Зави­дев нас, эти отворачиваются: просить у “варва­ров” пощады или помощи не дозволяет им гор­дость “великой нации”. Но солдаты руки простирают: “Клиеба! Клиеба!”»

Заканчивается повесть на берегу Березины, где партизан Пруденский получает в плечо пулю, вытаскивая из ледяной воды раненого французского сержанта, ранее спасшего его от расстрела.

Двумя годами позже, к столетию завершения Заграничного похода, Авенариус выпустит вторую часть дилогии – «На Париж!». Участвуя в битвах за освобождение Европы, неловкий семинарист превратится в отважного воина, решит посвятить себя армейской службе и, как будет явствовать из послесловия, выйдет в отставку в чине полковника.

Увидевшая свет в юбилейном 1912 году повесть «Среди врагов» больше не переиздава­лась. Её продолжению повезло больше: «На Париж!» была включена в состав третьего тома собрания сочинений Авенариуса, выпущен­ного издательством «Терра» в 2008 году.

А автор этих книг, тайный советник и дет­ский писатель, умер в 1923 году, пережив и империю, которой служил и которую в меру таланта воспевал, и собственную литератур­ную славу. Новый режим возводил свой исто­рический пантеон, в котором большинству героев Авенариуса места уже не было.

Авенариус Василий (настоящее имя – Вильгельм) Петрович (1839–1923)

Среди врагов. Дневник юноши, очевидца войны 1812 года. С 12 картинами из эпохи Отечественной войны и картою. Цена 1 р., в папке 1 р. 25 к., в переплёте 1 р. 60 к. Санкт-Петербург: Издание книжного магазина П. В. Луковникова; типография М. Меркушева, 1912. 173, [3] с., иллюстрации. В издательском переплёте. 20,5х14,5 см. В тексте следы детской раскраски цветными карандашами.