- Когда ты вернулся в Москву?

- 7 октября 49-го года провозгласили Германскую Демократическую Республику, и вскоре советских детей вывезли на родину. Ехали через Польшу, меня сопровождала мама. В памяти остался мучительно долгий переезд. Поезд шел медленно, по три-четыре часа стоял на полустанках или в тупиках. Туалетами на стоянках пользоваться не разрешалось. Да и двери вагонов закрывались наглухо.

- Почему детей вывезли именно после образования ГДР?

- Слово «почему» тогда не существовало. И теперь я тебе не отвечу. По-видимому, поступил такой приказ...

По приезде нас разместили в интернате недалеко от Ново-Иерусалимского монастыря. Интернат помещался на территории лагеря для заключенных и был отгорожен от него колючей проволокой. Из окон мы нередко наблюдали, как арестантов вели на работы. Иногда умудрялись передавать им хлеб. Колонну заключенных сопровождали охранники с ружьями наперевес, почему-то исключительно женского пола. По внешнему виду - южанки, черноволосые, стройные, с характерным разрезом глаз. Что за этим стояло? Не знаю до сих пор...

Из интерната зимой я сбежал.

- А что случилось?

- Ну, во-первых, я знал: родители вернулись в Москву Мама два раза приезжала в интернат, привозила какую-то еду. Послевоенные годы были не очень сытыми. Во-вторых, и это, наверное, главное, я начал сталкиваться с проявлениями антисемитизма. После того как пару раз я кому-то вмазал и мне вмазали, понял - надо домой. В сильный мороз шел от интерната до станции по ветреному полю почему-то без шапки, потом ехал в холодной электричке. Здорово простудился, заработал воспаление легких, тяжелый отит. С температурой сорок бабушка забрала меня к себе, в Морозовскую больницу, где я пролежал дней пять. Окончательно выздоравливал дома.

Такая деталь. Я говорил, что наша семья занимала в коммунальной квартире одну комнату, соседняя семья - две. Так одну из комнат они немедленно уступили больному, чтобы я мог лежать в отдельном, проветриваемом помещении.

- После долгого отсутствия в Москве какой ты увидел ее в 49-лг году?

- Карточки, по-моему, отменили еще в 47-м, хотя с питанием, повторяю, все-таки было непросто. Я не голодал, но чувствовал проблемы, с которыми не сталкивался в Германии... В московской квартире по-прежнему топили углем печку на кухне.

Зато люди ждали снижения цен на продукты и промышленные товары. Происходило оно обычно к первому апреля. По радио торжественно зачитывалось постановление руководства страны о снижении цен на товары первой необходимости. Жильцы собирались на кухне у общего репродуктора послушать радостное сообщение.

Но в то же время нарастали тревожные ощущения. Раздувалась кампания по «борьбе с космополитизмом», под которую могла попасть любая сфера человеческой деятельности: естественно-научная, то есть генетики; гуманитарная - писатели, актеры; научно-техническая - кибернетика, воздухоплавание... Мало того, что генетика и кибернетика объявлялись лженауками, а их апологеты и сторонники преследовались, так еще и изымались книги с рассказами Зощенко, произведениями других авторов, в том числе «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова.

- Ты взрослел. Тебя интересовали международные события?

- Конечно! Меня все больше волновало происходящее в мире. Появилась Германская Демократическая Республика, тогда же родилась Китайская народная республика во главе с Мао Цзэдуном, которому противопоставляли злейшего врага китайского народа и других народов мира, «гнуснейшего» руководителя Гоминьдана - Чан Кайши. Хотя, как теперь хорошо известно, и тот, и другой учились в советских учебных заведениях и состояли в прекрасных отношениях с советскими руководителями.

В 49-м году отмечалось семидесятилетие Сталина. Выражалось это не только в бесчисленном количестве торжеств и поздравлений, но и в открытии на улице Горького в помещении Музея Революции специального музея подарков товарищу Сталину. Вышли многочисленные труды, в том числе «Краткая биография» и тридцатитомное собрание сочинений. Туда, правда, еще не успели войти два эпохальных произведения «вождя народов» - «Экономические проблемы социализма» и «Марксизм и вопросы языкознания».

- А как насчет твоего любимого футбола?

- Любовь к футболу - это навсегда!.. Но в шестнадцать лет я мечтал о приличном торсе, чтобы не стыдно было раздеться на пляже, и пришел в секцию тяжелой атлетики Дворца спорта «Крылья Советов». Тренер окинул взглядом мою тщедушную фигуру, и на его лице возникло скептическое выражение. Тем не менее я услышал: «Будешь работать, добьешься результата». Примерно год занимался со штангой. Мечтал дойти до подъема веса, равного весу собственного тела. К сожалению, должного упорства не проявил и остановился на сорока - сорока пяти килограммах. Дальше не продвинулся.

- Помогло улучшить фигуру?

- Мне это помогло в плане здоровья. Замечу, мои занятия спортом носили не очень целеустремленный характер. Пока нравилось, старался, а потом становилось лень или появлялись новые увлечения. Занимался и плаванием, и конькобежным спортом... Но главное - я познавал, что такое командный дух соревнований. Кстати, катался я только на беговых коньках - «ножах», как тогда говорили, никаких «снегурочек» (они для девчонок), а о «канадках» тогда еще не слышали. «Ножи» давали ощущение скорости и позволяли догнать кого угодно. Основное место катания - Парк культуры имени Горького. Каждую зиму там заливались дорожки, самая длинная - вдоль набережной Москвы-реки, фонари, любимые песни в исполнении Леонида Утесова и его дочери Эдит, множество народу, хорошая возможность познакомиться с девушкой. В памяти не осталось ни одного инцидента на тему «хулиганство». Наверное, я рисую идиллическую картинку, но здесь речь идет только о моем московском житье-бытье.