Академик Ландау. Как мы жили. Воспоминания (1999)

Кора Ландау-Дробанцева

Cразу после выхода эта книга произвела эффект разорвавшейся бомбы. Такую закулисную, скрытую от постороннего взгляда жизнь советской академической элиты мы еще не видели и не знали. Впрочем, как отмечается в издательской аннотации, еще до выхода в печатном варианте объемная трехтомная рукопись ходила в самиздате в «среде ученых-физиков, но вскоре почти все экземпляры были уничтожены академиками и их женами, которые ханжески возмущались этим откровенным текстом, шокирующими подробностями личной жизни великих умов СССР и нелицеприятными оценками “неприкасаемых”».

Конкордия Терентьевна Ландау-Дробанцева (1908-1984), жена выдающегося физика ХХ века Льва Давидовича Ландау (1908-1968), начала записывать свои воспоминания после смерти мужа, в 1968 году. И работала над ними более десяти лет... «Вот и писала только самой себе, писала только правду, одну правду, не имея ни малейшей надежды на публикацию, - поясняет она в коротком авторском предисловии, помеченном 1983 годом. - Дау был солнечный человек, сейчас ему могло быть уже 75 лет. Уже десять лет я пишу и пишу о своей счастливой и драматической судьбе. Чтобы распутать сложнейший клубок моей жизни, пришлось залезть в непристойные мелочи быта, в интимные стороны человеческой жизни, сугубо скрытые от посторонних глаз, иногда таящие так много прелести, но и мерзости тоже».

Книга, собственно, вся и строится на припоминании как можно большего количества этих «непристойных мелочей быта». Вот, например, - о первом опыте интимной близости между Корой и Дау (Ландау): «Еще мгновение, и он весь уже гол! Я окаменела, старалась смотреть только в его глаза <...>. Это было сверхъестественно и удивительно! Он принялся раздевать меня. Это ему далось не так легко. Женщин ему явно раздевать не приходилось. Целовались самозабвенно, долго и все. Больше ничего не получилось». И это, пожалуй, наименее пошлый эпизод в книге воспоминаний Коры Ландау.

Академик В.Л. Гинзбург в печати сравнил процесс чтения этой книги с «погружением в ванну с дерьмом». Тут важно отметить, что, судя по значку «копирайта», сохранил и разрешил к публикации эти записки красавицы жены гения их сын, тоже физик, Игорь Львович Ландау. «Зачем это публиковать, зачем лезть в личную жизнь и знать, например, как Кора залезла в шкаф, когда Дау принимал свою любовницу? - искренне негодовал академик В.Л. Гинзбург в своих автобиографических заметках «Еще раз о Льве Давидовиче Ландау и еще кое о чем». - Не понимаю, не могу себе представить, чтобы я или кто-либо из моих друзей публиковал подробности личной жизни своих родителей».

Заметки эти, помеченные 3 мая 1999 года, Виталий Лазаревич Гинзбург не предназначал для печати, хотя и вполне отдавал себе отчет, что рано или поздно это может случиться. Тем ценнее его мнение: «Вначале книгу Коры мне было просто противно читать. Как-то особенно раздражало бесконечное "Даунька". Быть может, ошибаюсь, но такого обращения я не слышал, публично она называла его Дау. Зачем же все время писать в воспоминаниях "Даунька". Но это, конечно, мелочь. В книге я заметил массу неточностей и глупостей, но заниматься их разбором и обсуждением нет никакой охоты <...>. В книге Коры столько чепухи, вранья, безвкусицы, непонимания, что комментарии на этот счет могут занять целый том».

Понятно, почему книгу Коры Ландау-Дро- банцевой ждал такой громоподобный успех у соскучившейся публики: публика хочет страстей, публика желает потрясти, испытать «на вшивость» свое естество. Но и в научном сообществе мнения о книге Коры Ландау-Дробанцевой разделились (хотя, может быть, и не в равных пропорциях). Приведем один пример из статьи «Красавица и чудовища» доктора физико-математических наук, профессора Новосибирского государственного университета Дмитрия Квона: «А что тут выяснять? Посмотрите на многочисленные фотографии Коры. Большие выразительные глаза. Чувственный рот. Ровный, белый ряд зубов. Красавица. Однажды в Харькове она встречает гения. Он увлекает ее, и она попадает в круг людей, для которых главным предметом обожания является физика. Поначалу ей кажется, что они - не слабые, подверженные всем человеческим грехам и порокам люди, а небожители. А Лев Ландау между ними - Бог физики, все видящий в ней, все знающий о ней, все предугадывающий в ней и поэтому выносящий всем, кто причастился к ней, окончательный и не подлежащий обжалованию вердикт.

Постепенно выясняется, что все они, и Бог, и его ученики, - не поэты, а настоящие физики из чудовищной советской сказки <...>. Поэтому они относятся к ней как к красивому уравнению, которым можно любоваться, можно использовать и можно держать ровно так же, как и другие красивые уравнения - или других красавиц. Но она заворожена Богом. Не может оторваться от него. И идет на все, самые немыслимые не только для женской, но для любой другой души, унижения, только бы Бог был счастлив и весел, и его научный гений делал все человечество, а значит, и ее, более совершенными <...>.

И все это, и подобное этому вылилось в большой том воспоминаний, столь же простодушных, сколь и откровенных, в которых женское сердце, жаждавшее обыкновенного семейного счастья и получившее вместо него любовь “свободных людей”, излило вряд ли осознаваемую неудовлетворенность, накопленную десятками лет жизни рядом с Богом и небожителями. И получился классический дамский роман с сопутствующим всем таким романам заслуженным успехом и немалым тиражом. И слава богу. Одним, пусть и наивным и грешащим эксгибиционизмом документом эпохи стало больше».

Такая интерпретация ведь тоже возможна. Недаром и академик В.Л. Гинзбург в некотором отчаянии даже замечает: «В общем, вырисовывается какая-то страшная и трагическая картина. У меня ясности нет, и я не смогу все это проанализировать». Картина действительно страшная и трагическая. Но она становится и вовсе сюрреалистической, если учесть, что половину своей жизни Лев Давидович Ландау был под неусыпным контролем Комитета государственной безопасности. КГБ интересовали не только политические взгляды и профессиональные аспекты в работе великого физика (а Ландау был одним из главных, если не главным, теоретиком в советском атомном проекте с осени 1946 года). О том, насколько плотной была эта «опека», говорит всего лишь один документ.

В 1990-е годы были рассекречены ряд материалов партийных архивов. 20 декабря 1957 года, председатель КГБ генерал Иван Серов под грифом «Совершенно секретно» пишет в ЦК КПСС: «По вашей просьбе направляется справка по материалам на академика Ландау Л.Д.». На уровне ЦК КПСС решался вопрос - выпускать академика Ландау за границу для участия в международных конференциях или нет. Секретные агенты и «оперативная техника» фиксировали следующие высказывания Ландау:

«Разумный человек должен стараться держаться как можно дальше от практической деятельности такого рода. Надо употребить все силы, чтобы не войти в группу атомных дел.

...ЛАНДАУ считает, что целью умного человека, желающего, елико возможно, счастливо прожить свою жизнь, является максимальное отстранение от задач, которые ставит перед собой государство, тем более советское государство, которое построено на угнетении.

Подобного рода рассуждения неоднократно фиксировались несколькими агентами. Они имели место и в январе 1953 года, когда ЛАНДАУ одному из своих близких людей, ученому, сказал:

“Если бы не 5-й пункт (национальность), я не занимался бы спецработой, а только наукой, от которой я сейчас отстою. Спецработа, которую я сейчас веду, дает мне в руки какую-то силу...<...> Мне все равно, на каком месте стоит советская физика: на первом или десятом. Я низведен до уровня “ученого раба”, и это все определяет».

Справка коснулась и вопроса личной жизни академика Ландау:

«В личной жизни ЛАНДАУ нечистоплотен, проявляет себя как человек, чуждый советской морали и нормальным условиям жизни советской семьи. Имея семью, он сожительствует со многими женщинами, периодически меняя их. Одновременно он поощрительно относится к аналогичному поведению своей жены; читает ей письма от своих любовниц и обсуждает ее интимные связи, называет ей новых лиц, могущих быть ее любовниками».

Полжизни прожить в таких жестких «рентгеновских лучах», не оставляющих ни малейшего шанса на приватность, - это тяжелейшая психологическая нагрузка.

Родился Лев Ландау в 1908 году в Баку, в семье инженера-нефтяника. В 1920 году получил аттестат зрелости. В 12 лет самостоятельно освоил дифференцирование, в 13 лет - интегрирование. В 14 лет поступил в Бакинский университет сразу на два факультета - физико-математический и химический; затем перевелся в Ленинградский университет, в 19 лет окончил его. В возрасте 21 года для продолжения образования он на полтора года командируется в лучшие университеты и физические лаборатории Европы. В середине 30-х годов он еще раз командируется в Европу на научные конференции. Ему нет еще и 30 лет, а он уже знаком с Эйнштейном, Бором, Паули, Дираком, Гайзенбергом, Резерфордом, Вайскопфом. Всю жизнь жалеет, что так и не успел познакомиться с Энрико Ферми.

В 28 лет Ландау - профессор и заведующий кафедрой физики в Харьковском политехе. А в следующем, 1937 году, в Харькове были арестованы его друзья, среди которых был и выдающийся физик-экспериментатор Лев Васильевич Шубников (в 1937 г. он был расстрелян). Ландау никогда не отличался склонностью к конформизму и послушанию властям. Он понимает, что тучи над его головой сгущаются. Ландау принимает предложение академика Петра Леонидовича Капицы возглавить отдел теоретической физики Института физических проблем в Москве. Но переезд в Москву его не спасает: в апреле 1938 года он был арестован и помещен в тюрьму на Лубянке.

Ландау были предъявлены обвинения во «вредительских» действиях в Украинском физико-техническом институте. Абсурдность этих обвинений была очевидна. Но был и еще один пункт обвинения - участие, уже в Москве, в составлении листовки, содержащей резкую критику сталинского строя и Сталина. Текст листовки таков, что по тем временам вполне мог оказаться поводом для расстрела. И, судя по доступным сегодня архивным данным, Ландау действительно, по крайней мере, видел ее до ареста. Фактически это было смертным приговором. Спас Ландау П.Л. Капица, написавший в его защиту письма Сталину, Молотову и Берии. Письмо к правительству СССР с просьбой освободить талантливого физика, отправляет и Нильс Бор. В результате Ландау был освобожден «под личное поручительство» Капицы. Однако дело его «за отсутствием состава преступления» было прекращено лишь 23 июля1990 года.

Но и тут все очень непросто.

«Заслуги Капицы в спасении Ландау бесспорны и достойны самой высокой оценки, - пишет академик В.Л. Гинзбург в статье в журнале «Природа» (№2, 1993). - К сожалению, Капица не понимал, что сделанное не дает ему права обращаться с Ландау весьма грубо, чему я сам был свидетелем. На обращенный к Ландау вопрос, как же он может терпеть такую грубость, он отвечал: “Капица перевел меня из отрицательного состояния в положительное, и поэтому я бессилен ему возражать”. Вообще Ландау часто заявлял, что после тюрьмы “стал христианином”, т.е., насколько я понимаю, не склонен был бороться с начальством и т.п. К счастью, тюрьма не сломила его как физика. В тюрьме не давали бумаги и карандашей. Поэтому Ландау пытался заниматься теоретической физикой в уме. В частности, он преуспел в выводе некоторых гидродинамических соотношений».

Вообще же, как физик-теоретик, Лев Ландау сделал первоклассные работы: квантовая теория жидкостей (в частности, теория сверхтекучести гелия), теория фазовых переходов, статистическая теория ядра. В 38 лет Ландау - академик. Казалось бы, в этот период он был обласкан советской властью. Лауреат Ленинской, трех Сталинских премий, Герой Социалистического Труда, обладатель двух орденов Ленина и ряда других правительственных наград. Но КГБ не дремлет, каждый шаг, каждое слово (буквально!) ученого фиксируется. В цитированной выше справке председателя КГБ Ивана Серова от 20 декабря 1957 года - свидетельства этого тотального контроля:

«Так, положение советской науки ЛАНДАУ в 1947 году определил следующим образом: “У нас наука окончательно проституирована, и в большей степени, чем за границей, там все-таки есть какая-то свобода у ученых”. <...>

В другой беседе он говорил: “...Науку у нас не понимают и не любят, что, впрочем, и неудивительно, так как ею руководят слесари, плотники, столяры. Нет простора научной индивидуальности. Направления в работе диктуются сверху <...>”».

7 января 1962 года, в воскресенье, «Волга», которую вел один из аспирантов Ландау, по дороге в Дубну врезалась во встречный грузовик. В «Волге» была сумка с яйцами - ни одно яйцо не разбилось. А Лев Ландау получил страшнейшие травмы. Вот первая запись в истории болезни: «Множественные ушибы мозга, ушибленно-рваная рана в лобно-височной области, перелом свода и основания черепа. Сдавлена грудная клетка, повреждено легкое, сломано семь ребер, перелом таза. Шок». И все-таки, Ландау выжил. Ученые всего мира присылали самые редкие и дорогие лекарства, физики устроили круглосуточное дежурство в больнице, где лежал Ландау.

Осенью этого же года Льву Давидовичу Ландау была присуждена Нобелевская премия за создание теории квантовых жидкостей. Но, увы, к полноценной научной работе Дау уже не смог вернуться. Тяжелые боли изводили его еще шесть лет. Он умер 1 апреля 1968 года.

Газета «Правда» в некрологе писала:

«Умер человек, составляющий гордость нашей науки, один из крупнейших физиков современности. <...> - Диапазон научной деятельности Льва Давидовича необычайно широк и разнообразен - от специальных вопросов физики твердого тела до проблем квантовой теории поля. Особое место в научных достижениях Льва Давидовича занимает создание им новой области науки - теории квантовых жидкостей, роль которой для теоретической физики в целом с годами все возрастает. Но не менее важна роль, которую сыграл Лев Давидович в создании советской школы теоретической физики. <.. .> В научных дискуссиях Лев Давидович сочетал глубокую принципиальность и научную непримиримость с истинной доброжелательностью. Выдающийся ученый, он был также и отзывчивым человеком и горячим общественником. <...> Лев Давидович Ландау много сил отдавал решению практических задач, которые страна ставила перед физиками».

Некролог подписали все члены Политбюро ЦК КПСС во главе с Генсеком.

А Кора Ландау-Дробанцева заканчивает свои воспоминания словами, обращенными к их сыну, Игорю:

«- Гарик, папка так любил шутку. И словно пошутил - умер 1 апреля».

Кора (Конкордия) Терентьевна Ландау-Дробанцева (1908-1984)

Академик Ландау. Как мы жили. Воспоминания. - М.: ЗАХАРОВ-АСТ, 1999. - 494 с., илл.: 20,9 х 13 см. Тираж 11 000 экз. Цветная суперобложка. На верхней крышке и по корешку тиснение красной краской.