Крутой маршрут (1990 год)

Евгения Гинзбург

«Крутой маршрут» Евгении Соломоновны Гинзбург (1904-1977) - первое документальное произведение о сталинских лагерях, написанное женщиной. «Меня часто спрашивают читатели: как вы могли удержать в памяти такую массу имен, фактов, названий местностей, стихов? - пишет в эпилоге Евгения Гинзбург и отвечает на этот вопрос: - Очень просто: потому, что именно это - запомнить, чтобы потом записать! - было основной целью моей жизни в течение всех восемнадцати лет... Все, что написано, написано только по памяти».

1937 год, когда Гинзбург арестовали, начался для нее 1 декабря 1934 с ночного телефонного звонка из обкома Казани. Испугалась ли этого звонка тридцатилетняя Евгения - жена председателя Казанского горисполкома Павла Аксенова и счастливая мать троих детей, доцент Казанского пединститута и сотрудник газеты «Красная Татария», а главное - преданная коммунистка? Разумеется, нет. Стараясь не разбудить детей, она тихо выскользнула на улицу и, радуясь пушистому снегу, отправилась в «родной» обком к товарищам. «Я не хочу употреблять возвышенных оборотов, - пишет Гинзбург, - но чтобы не погрешить против истины, должна сказать, что если бы мне приказали в ту ночь, на этом заснеженном зимнем рассвете, умереть за партию не один раз, а трижды, я сделала бы это без малейших колебаний. Ни тени сомнения в правильности партийной линии у меня не было. Только Сталина (инстинктивно, что ли!) не могла боготворить, как это уже входило в моду. Впрочем, это чувство настороженности в отношении к нему я тщательно скрывала от себя самой». Эта ночь, в которую Гинзбург узнала об убийстве в Ленинграде Кирова, стала началом той мясорубки сталинских репрессий, в которую вместе с Евгенией угодили тысячи и тысячи людей.

Сначала Гинзбург вменили в вину то, что она работала (это формулировалось: «была в связи») с арестованным профессором Эльвовым, который написал для четырехтомной «Истории ВКП(б)» главу о 1905 г., «неверно истолковав теорию перманентной революции». Книга была осуждена Сталиным в его известном письме в редакцию журнала «Пролетарская революция». Для Гинзбург все началось с выговора «за притупление политической бдительности», а закончилось приговором к 10 годам заключения «за участие в троцкистской террористической организации» (расстрельная статья 58, пункты 8 и 11, смягченная ей как женщине).

Годы до ареста в 1937 г. уже стали адом для Евгении Гинзбург: она едва не покончила с собой по дороге в Дом отдыха - ее спасла соседка по купе, непостижимым образом угадавшая, что молодая женщина собирается выпрыгнуть из поезда. Знала ли тогда Евгения, что это был еще не ад, а лишь его преддверие? Гинзбург провела 10 лет в тюрьмах (в том числе в Бутырках, Лефортово и Ярославском политизоляторе) и лагерях на Колыме (Эльген, Таскан), а также 8 лет в «бессрочной» ссылке.

Арест в 1937 г. Гинзбург восприняла едва ли не с облегчением: он показался менее страшным, нежели его ожидание. С этого момента началось то, наличие чего молодая преданная коммунистка даже предположить не могла в «счастливой Советской стране». Набитые несчастными женщинами, в 2-3 раза перенаселенные камеры, где было нечем дышать, кроме испарений «параши», и приходилось спать по очереди, так как на нарах не хватало места... Страшные одиночки, где можно только ходить 5 шагов туда и 5 обратно, сидеть на табурете лицом к двери, а прилечь разрешалось только с 11 ночи до 6 утра. В одиночке запрещалось все - даже петь и делать гимнастику. В карцер отправляли, просто придумывая мнимую вину, - там Гинзбург едва не отморозила ноги. Самыми страшными карцерами были «собачники», где человек мог только стоять, как замурованный, - оттуда приносили почти бездыханными. Пишет она и о «конвейере», то есть непрерывном многосуточном допросе: следователи «устают... и меняются, а я остаюсь все та же. Семь суток без сна и еды», все время на ногах. И все это было до того, как разрешены были «особые меры», т.е. пытки, которые ее, к счастью, не коснулись.

С самого начала пребывания в тюрьме Гинзбург поразила очень разная психология людей. Кто-то, несмотря ни на что, не подписывал ни одного документа с именами мнимых «врагов народа», кто-то ломался, а кто-то предавал «на всякий случай». Так, лучшая подруга Гинзбург, спокойно глядя ей в глаза, на очной ставке заявила, что слышала троцкистскую агитацию Евгении. Но гораздо больше пишет Гинзбург о тюремном братстве и взаимовыручке. «О, это чувство тюремного родства! Самая, пожалуй, крепкая из человеческих связей. Даже теперь, спустя много лет, когда я пишу эти воспоминания, мы все, вкусившие “причастие агнца”, - родственники. Даже незнакомые люди, которых встречаешь в дороге, на курорте, в гостях, сразу становятся близкими, как только узнаешь, что человек был ТАМ. Был... Значит, он знает то, что недоступно не бывшим, даже самым благородным и добрым».

Евгения Соломоновна рассказывает о том, как спасали ее в ссылке стихи - «свои и чужие». К своему удивлению, в одиночке она выяснила, что помнит наизусть даже «Домик в Коломне» Пушкина. А на этапе, в тюремном вагоне, где были запрещены книги, она читала подругам наизусть «Евгения Онегина», которым проникся даже надзиратель «Соловей-Разбойник», пришедший изъять книгу, которой не было.

Жестко и ярко описывает Гинзбург процедуру суда: «Напряженно вглядываюсь в лица своих судей. Поражает их разительное сходство друг с другом <...> Все на одно лицо, хотя один из них брюнет, другой убелен сединами. Ах вот в чем дело! Это выражение глаз делает их одинаковыми. Взгляд маринованного судака, застывшего в желе. <... > Отмечаю время начала и конца процедуры. Семь минут! Вся трагикомедия длится ровно семь минут, ни больше ни меньше». А после вынесения приговора - радость: «Каторга! Какая благодать!» Все-таки ЖИЗНЬ.

Лагерную судьбу Евгении Гинзбург, описанную во второй части книги, можно назвать едва ли не счастливой - она сама признает это. В отличие от других каторжанок, ей почти не пришлось пробивать кайлом вечную мерзлоту. Из-за того, что она обладала слабым здоровьем и через 10 дней таких работ превращалась в «полную доходягу», ее отправляли то в столовую мужского ОЛП, то (за взятку) на работу в гостиницу. Работала она и в курятнике. Спасало ее также незаконченное медицинское образование - Евгения оказалась востребованной в лагерных больницах (в частности, в туберкулезном отделении), а также в специальном заведении для детей, рожденных в ссылке. Но в восприятии обычного человека эта «счастливая» судьба может вызвать лишь ужас. Ежедневно умирающие груднички, дети, не умеющие в 4 года даже говорить. Однажды Гинзбург пришлось лечить людоеда (для дальнейшего суда). Он съел солагерника. Расчленил и по ночам варил. Рассказывали, что в миске плавали волоски, потому что убитый был грузином. Вокруг Евгении все время была смерть: «Потом я попыталась сосчитать, сколько человек умерло на моих руках... Получалось что-то близкое к тысяче...» Хоронили людей работавшие в морге «блатняки». Им было лень рыть могилы, и они просто рубили трупы на куски и бросали в общую яму.

За время лагерей Гинзбург потеряла почти всю свою семью - умер, не выдержав короткого ареста, отец. Мать умерла после повторного ареста дочери (людей арестовывали «по алфавиту», просто для того, чтобы через короткое время выпустить и назначить место поселения). Погиб муж Евгении Павел Аксенов, а во время блокады Ленинграда не стало старшего сына Алексея. Но судьба наградила Гинзбург другой семьей - во время ссылки она встретила и полюбила такого же каторжанина доктора Антона Вальтера. В дальнейшем они поженились и удочерили «прибившуюся» к детскому саду, где работала уже вольнонаемная Евгения музыкальным работником, девочку Тоню (впоследствии актрису Антонину Аксенову). Из прежней семьи к ней приехал младший сын - будущий великий писатель Василий Аксенов.

Евгения Гинзбург не только выстояла и смогла вновь стать счастливой. Ей удалось написать задуманный в страшные годы тюрем и лагерей роман. Правда, его публикации на Родине она так и не дождалась. Впервые книга вышла в Милане (изд-во «Мондадори», 1967), куда была вывезена в виде аудиозаписи. Вывоз и публикация были осуществлены без ведома автора. Затем книгу издали в Нью-Йорке. Евгению Гинзбург очень расстраивало такое бесцеремонное нарушение авторских прав. В СССР «Крутой маршрут» был впервые опубликован более чем через 10 лет после смерти автора - в 1988 г. В издании 1990 г. в качестве иллюстративного материала используются «архивные и любительские, плохо сохранившиеся фотографии. Публикуя их, издательство стремится показать читателям редкий фотоматериал».

Гинзбург Евгения Соломоновна (1904-1977). Крутой маршрут: Хроника времен культа личности /Худож. В. Виноградов. Москва: Сов. писатель, 1990.601, [7] с., портр. 21,8x14,3.