«Памятная книжка» на 1847 год
- Что ж такое Литва? - Так она Литва и есть.
- А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала.
Александр Островский, «Гроза», 1859 г.
«Волга, Волга, мать родная, Волга - русская река...» - в 1847 году стала той «магистралью», по которой распространилась из региона Каспия самая страшная за всю историю России эпидемия холеры. Толстой начал в этом году вести свой дневник, который в итоге превратился в 13 томов в 90-томном собрании сочинений писателя. Француз Мариус Петипа поставил свой первый балет в России.
В мартовской книжке журнала «Современник» появилась первая часть романа И.А. Гончарова «Обыкновенная история». Незадолго до того И.И. Панаев писал И.С. Тургеневу: «И.А. Гончаров сияет, читая свои корректуры, и дрожит от восторга, стараясь в то же время прикинуться равнодушным». В.Г. Белинский, также в письме Тургеневу, отмечал, что «будь она напечатана в первых 2-х №№... можно клясться всеми клятвами, что уже месяц назад все 2100 экземпляров были бы разобраны, и, может быть, надо было бы печатать еще 600 экземпляров, которые тоже разошлись бы...».
Сам Гончаров в авторском предисловии к первому тому своего «Полного собрания сочинений» (Издание Глазунова. Санкт- Петербург, 1884), не скрывая удивления востребованностью читателем «Обыкновенной истории», признавался: «Романы и вообще художественные произведения слова живут для своего века и умирают вместе с ним; только произведения великих мастеров переживают свое время и обращаются в исторические памятники. Прочие, отслужив свою службу в данный момент, поступают в архив и забываются». Возможно, Гончаров немного лукавил. Вот только несколько жемчужин из этого неторопливого и мощного гончаровского повествования:
«Когда умру, то есть ничего не буду чувствовать и знать...»;
«Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера - а живи!»;
«Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей...»
Пожалуй, только такому гению, как Толстой, удалось что-то противопоставить этому мизантропическому пафосу.
18 / 30 марта восемнадцатилетний Лев Толстой начал вести дневник - и не прекращал до самой смерти. Потом, на одной из его страниц, он дал философское и литературное обоснование этому занятию: «Я обтирал пыль в комнате и, обойдя кругом, подошел к дивану и не мог вспомнить, обтирал ли я его или нет... Так что если я обтирал и забыл это, т.е. действовал бессознательно, то это все равно, как не было... Если же никто не видал или видел, но бессознательно; если целая жизнь многих пройдет бессознательно, то эта жизнь как бы не была». Сейчас дневники Толстого - это 13 томов из 90-томного полного собрания сочинений.
Вот, собственно, в этой попытке избежать участи «бессознательно» прожитой жизни и состоит смысл и заслуга дневниковых записей как жанра. Тесно с ним соседствуют различные мемуары, воспоминания... 1847 г. дал еще один повод в этом убедиться.
С апреля эпидемии холеры стали приобретать угрожающие размеры. Холера захватила Кавказ, Кубу, Дербент, Темир-Хан-Шуру, Кизляр, Георгиевск, Моздок, Пятигорск, Ставрополь, Азов, Ростов-на-Дону, Астрахань, а затем и всю европейскую Россию. За год в России погибли более 130 тысяч человек! Лечить болезнь не умели, зато по распоряжению правительства было издано руководство для врачей - «О холере, ее припадках, предохранительных мерах и лечении».
«В конце августа 1847 г. я был послан со студенческой скамьи штатным ординатором в военный госпиталь г. Казани, где уже свирепствовала холера. Не доезжая до города верст за шесть, я был поражен вблизи перевоза через Волгу формальностями санитарного кордона из конных казаков, расставленного вдоль реки. У многих проезжих от мнительности и страха действительно расстраивалось пищеварение, и нелегко мне было уговорить одного из моих попутчиков скрыть свое расстроенное здоровье на кордоне.» - писал назначенный ординатором Казанского военного госпиталя А.А. Генрици в «Воспоминаниях о пережитых мною холерных эпидемиях», появившихся в 1885 г. в нескольких номерах журнала «Военно-санитарное дело».
Александр Александрович Генрици, сын военного врача, дворянин Лифляндской губернии, был распределен в Казань сразу после окончания курса Медико-хирургической академии. Великолепный диагност, Генрици в описаниях реалий холерной эпидемии по-медицински беспристрастен, но вместе с тем и не лишен легкой иронии. Вот, какое описание дает Генрици своей квартире, которая была расположена непосредственно в холерном отделении:
«Под мою постель была взята пустая кровать из холерного отделения, и если сказать правду, то в моей квартире подчас невыносимо попахивало загнившим ретирадником (туалетом. - Авт), в котором воздух до того бывал острый, что вошедшему не только бил в нос, но и раздражал глаза. Этот же ретирадник служил для прислуги любимым местом для курения трубок и подчас для беседы. И, несмотря на такое небрежное содержание ретирадника и тесное сближение всего служащего персонала с холерным контингентом, я не помню, чтобы хоть один врач, фельдшер либо служитель холерного отделения захворал холерою во всю эпидемию». Всего же, по официальным данным, в 1847 г. от холеры в Казани погибло 1638 человек, в губернии - еще 293 человека.
Но, как известно, бедствия человеческие обладают порой тем положительным следствием, что подталкивают к поиску средств борьбы с ними.
В 1847 году группа ученых под руководством А.М. Филомафитского начала проводить испытания обезболивающих средств. «Каждый врач (хирург, акушер и терапевт) может смело и с верной надеждой на счастливый успех употреблять эфир, хлороформ и бензин для притупления боли» - таковы были итоги этих исследований. В архиве Московского университета сохранилось дело «О разрешении суммы 500 рублей серебром на производство опытов и наблюдений над вновь открытым способом производства без боли операций посредством вдыхания паров серного эфира». Тогда же Филомафитский и Н.И. Пирогов
впервые разработали метод внутривенного наркоза. В 1847 г. в Англии появился первый профессиональный анестезиолог - Джон Сноу.
Весьма показательно, что в это же самое время, издав инструкции по ликвидации холеры и выделив 500 рублей на эксперименты с эфиром, Николай I отпустил австрийскому правительству шесть миллионов рублей на защиту владычества Австрии в Ломбардии и пообещал в случае надобности направить все находящиеся в распоряжении его силы.
А под боком у русского царя постоянно волновался большой католический регион - Польша.
В 1847 году, чтобы «новые законы Царства Польского были в главных основаниях своих по возможности сближены с предназначенными по сей части в империи постановленными» и «чтобы жителям оного были обеспечены в полной мере как безопасность и спокойствие, так и все права их наравне с прочими подданными, при сохранении однако ж и свойственных краю их местных учреждений и правил», Николай I ввел в Польше Уложение о наказаниях уголовных и исправительных для Царства Польского, в большинстве случаев повторявшее нормы только что изданного российского кодекса 1845 г.
Нормы, рамки, цензура - все это знакомые приметы той ауры, которая окружает многих самодержцев.
«Меня манила даль, ширь, открытая борьба и вольная речь, я искал независимой арены, мне хотелось попробовать свои силы на воле.» Через Кенигсберг, Берлин. Ганновер, Кельн, Брюссель А.И. Герцен покинул Россию и поселился в Париже. В июле он встретился здесь с больным В.Г. Белинским, который прочел ему свое письмо к Н.В. Гоголю после выхода «Выбранных мест из переписки с друзьями» (1847): «Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том негодовании, которое возбудила Ваша книга во всех благородных сердцах, ни о том вопле дикой радости, который издали, при появлении ее, все враги Ваши - и литературные (Чичиковы, Ноздревы, Городничие и т. п.) и не литературные, которых имена Вам известны. Вы сами видите хорошо, что от Вашей книги отступились даже люди, по-видимому, одного духа с ее духом». Одно слово - «неистовый Виссарион»!
В 1847 году все в том же незаменимом «Современнике» начали публиковаться первые главы «Записок охотника» И.С. Тургенева (отдельным изданием вышли в 1852 г). В.В. Набоков в своих «Лекциях по русской литературе» отметит: «В ранней юности из-под пера его вышло несколько сырых стихотворений - в основном слабых подражаний Лермонтову. Лишь в 1847 г., когда он обратился к прозе и опубликовал первый короткий рассказ, открывающий “Записки охотника”, Тургенев стал самостоятельным». В чем же причины этого успеха? Набоков был, как всегда, не прочь поиронизировать слегка на этот счет: «Пластичность, музыкальность, текучесть тургеневской прозы - лишь одна из причин, принесших ему молниеносную славу, ибо не меньший интерес вызывали сами сюжеты его рассказов. Все они повествуют о крепостных и представляют собой не только детальное психологическое исследование, но даже доходят до идеализации крепостных крестьян, которые по своим нравственным качествам были выше их бессердечных господ».
Между тем споры вокруг крепостного права разгорались далеко не шуточные. Тут уже было не до иронии...
В 1847 году немецкий исследователь земельных отношений Август Гакстгаузен начал публиковать «Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России». Будучи сторонником общины и признавая «необходимость крупных поместий для культурных усовершенствований, а следовательно и благосостояния народа», Гакстгаузен утверждал, что российское сельское хозяйство не может правильно развиваться при вольнонаемном труде. На фоне этих «зубодробительных» ученых рассуждений легкой воздушной виньеткой представляется другое событие.
В 1847 году, по приглашению главного балетмейстера Санкт-Петербургской труппы и инспектора балетов А. Титюс, в Россию приехал французский балетмейстер Мариус Петипа. Первый его балет «Пахита» произвел такое впечатление на императора, что он прислал Петипа драгоценный перстень.
Закончился, ушел в историю этот год. Кажется, что история не коснулась «Памятной книжки на 1847 год». Однако эта нейтральность в предсказаниях ближайшего будущего только подчеркивает уникальность памятных книжек как издательского жанра. И это тоже теперь - история.
Памятная книжка на 1847 год включает: титульный лист - гравюра «Арсенал в Императорском Царскосельском саду», в тексте - гравюры Гоберта и Флоида «Вид дома Княгини Бутера из сада», «Вид сада Княгини Бутера, в Палермо», «Вид дома Княгини Бутера, в Палермо», «Вид моста через реку Кара-Койсу, близ аула Салты», «Вид озера Ижоры, близ С.-Петербурга», «Вид виллы Сомаривы, на озере Комо», «Вид аула Какка-Шуры, резиденция Ханов Мехтулинских», «Вид С.-Петербурга от Лесного Института», «Вид части г. Палермо, со стороны парка Оливуццо», «Вид аула Черкея, взятого Русскими войсками в 1844 г.», «Вид дома Князя Воронцова, в Алупке», «Вид Святогорской Успенской пустыни, в Харьковской губернии», четыре гравированных рисунка с кратким месяцесловом.
В тексте «Месяцеслова» - пометы карандашом.
Памятная книжка на 1847 год. С.-Петербург: В военной типографии, 1846. [2], [1 грав. тит. л.], [4 с.: огл.], [2 с.: шмуц. (текст в орнамент. рамке)], 123, [1], [2 с.: шмуц. (текст в орнамент. рамке)], 125-448, 16 л. ил., [2] с.; 11,2x7,6.
Золоченый обрез. Владельческий цельнокожаный переплет с золотым тиснением орнамента на крышках и по корешку.