- Завершением «оттепели» считается отстранение Хрущева и приход к власти Леонида Брежнева в 1964 году. Можешь это прокомментировать?
- Наверное, ты прав. Началось ужесточение политического режима и идеологического контроля. Но мне кажется, какие-то высоты, взятые в стране после двадцатого съезда, особенно в литературе, искусстве, сохранились. В обычную жизнь не вернулся страх попасть в тюрьму из-за анекдота. Стихли гонения на стиляг, команды дружинников прекратили гоняться за молодыми людьми не с той прической или не в тех брюках...
- Как ты воспринял смену руководства страны?
- Скажу честно, на моей текущей работе это никак не отразилось. Конечно, имя Хрущева связано с запуском спутника, с двадцатым съездом, с Гагариным...
В те же годы менялись руководители некоторых оборонных фирм, в частности авиационной промышленности.
- Почету?
- Причина вроде бы естественная - уходили люди, родившиеся в конце девятнадцатого - начале двадцатого века, проявившие выдающиеся конструкторские способности. Их места занимали специалисты другого «качества», а новое пополнение не поднималось до высот профессионализма «стариков», авторов открытий мирового масштаба. Появились персоны, для которых работа в оборонке носила во многом конъюнктурный характер. В результате понизилась квалификация. При этом в силу тех же самых объективно-субъективных причин упал уровень подготовки студентов. А если учителя не те, значит, не те и ученики.
- Как сказал поэт Евгений Винокуров: «...воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться...»
- Совершенно верно. Воспитать ученика - значит, передать свой опыт следующему поколению, чтобы твои последователи могли достойно сами учить молодых, делиться с ними своим научным багажом. Эти вещи взаимосвязанные, и поэтому к концу семидесятых - началу восьмидесятых годов какие-то предприятия стали терять творческую пассионарность. Пойми правильно: это не нытье старика по прошлому типа «да, были люди в наше время», просто, как мне представляется, наступила вполне объективная реальность: исчезали едва ли не главные факторы прогресса - одержимость и преданность общему делу!
Я активно готовился к защите кандидатской в Московском авиационном институте. Вспоминая тот отрезок жизни, ощущаю не столько гордость за какие-то взятые мной научные высоты, сколько ностальгию по талантливым, остроумным, высочайшего уровня ученым, меня окружавшим.
Защита прошла нестандартно. По инструкции ВАК положительные отзывы на диссертацию, а их в нашей сфере обычно бывало тринадцать - пятнадцать, полностью не зачитывались. Просто по окончании доклада соискателя секретарь ученого совета сообщал о положительном отзыве из соответствующей организации, в котором указывалось, что автор диссертации достоин присуждения звания искомой степени. Если же поступал отрицательный, оглашали целиком. На мою работу пришел один такой отзыв. Его зачитали до конца. Дремавшие члены совета, человек пятнадцать, все солидного возраста, тут же проснулись - запахло «жареным». Почтенные профессора, доктора наук выжидательно уставились на председателя - крупнейшего ученого в области аэродинамики, профессора, лауреата трех Сталинских премий Ивана Васильевича Остославского, работавшего еще с самим Николаем Егоровичем Жуковским. Высокий, под два метра, импозантный красавец с усами, Иван Васильевич своим густым басом в наступившей тишине неожиданно произнес: «Товарищи члены ученого совета, я вчера ужинал в «Арагви»...» Аудитория насторожилась. «И как вы думаете, что я заказал? - продолжал мэтр. - Сациви и лобио». Поскольку подходило обеденное время, профессура встрепенулась еще больше. «И вы только представьте: эти блюда мне принесли без перца! Я сказал им все, что о них думаю».
Проголосовали за меня единогласно...
Но главный счастливый билет, который я вытянул из кармана судьбы в 65-м году, - женитьба на Маринке (придерживается ли она такой же точки зрения, стопроцентно не уверен). Сегодня могу сказать твердо: мы прожили превосходную жизнь, постоянно ощущая плечо друг друга. Думаю, моя мама не имела бы поводов для огорчений...
- Ты говорил, что с 65-го года стал активно покупать книги. Можешь ли назвать первое приобретение, положившее начало твоей коллекции?
- С удовольствием. Однажды летним днем я шел по Камергерскому переулку, тогда проезду Художественного театра, где находился букинистический магазин «Пушкинская лавка». Услышал окрик: «Эй, парень!» Передо мной стоял человек лет пятидесяти с авоськой, набитой книгами. Когда я подошел поближе, он протянул мне пять растрепанных томов Пушкина, как потом выяснилось, из замечательного шеститомного издания Брокгауза и Ефрона, хорошо известного собирателям.
- Вот, покупай! - почти безапелляционно заявил он. - Посмотри, сколько картинок, покажешь жене, детям, обрадуются...
Предложенный «товар» поначалу не вдохновил, но мужичонка-таки всучил мне один из томов. Перелистав его, я и впрямь обнаружил прекрасные иллюстрации. Наконец я задал сакраментальный вопрос: «Сколько?» - «Десять рублей», - ответил продавец. Я почему-то не спросил, за один том или за все пять, но удивился высокой цене. Ведь на старые деньги выходило аж сто рублей! «Не уступлю», -бросил книгоноша. Я обреченно полез в бумажник, а он хитровато добавил: «Так просто не отдам» и вытащил из сумки, стоявшей рядом на тротуаре, великолепную кожаную куртку из тех, которые американцы в войну по ленд-лизу поставляли для наших пилотов. «За нее тоже десятку», - огорошил торговец. Таким образом, я приобрел и пять томов Пушкина, и американскую кожаную куртку. Вскоре я познакомился ближе с тем человеком. Звали его Геннадий Михайлович, но в книжных кругах за ним почему-то закрепилась кличка «Геббельс». Возможно, из-за вытянутого лица и хромоты. Он оказался милым, добрым человеком. Вначале казалось странно, что тариф на его товар не менялся и всегда равнялся десяти рублям. Независимо от вида издания, автора и количества иллюстраций... Секрет жесткого ценообразования объяснялся просто: возлюбленная Геннадия Михайловича проживала в конце Кутузовского проспекта, и, чтобы доехать до нее, прихватив бутылку портвейна «три семерки», нужно было иметь в кошельке ни больше ни меньше - десять рублей. Так со случайной встречи в проезде Художественного театра началось мое активное книгособирательство.