-Ты продолжал ездить в Нюрнберг, где готовился к выпуску справочник «Вся Москва», и общался с зарубежными коллегами. Наверняка замечал различие русских и немецких характеров?

- Безусловно. Помню, в один из моих приездов в Марбург для работы над макетом справочника мы с местным издателем посетили бургомистрат: там находился отдел по оформлению документов иностранцам, а мне потребовалось продлить визу. Вошли в помещение и увидели молоденькую сотрудницу, пьющую кофе. Когда мой коллега попросил уделить нам внимание, она бросила: «Сейчас» и не пошевелилась. Минут через пять поднялась, взяла чашку, извинилась и известила нас, что скоро вернется. Беседуя, мы продолжали ждать. Возвратившись с чистой посудой, девушка оформила нужные бумаги. Однако мой спутник в гневе от такого приема немедленно позвонил бургомистру и, представившись, выразил свое недовольство произошедшим. Через два дня ему позвонили и сообщили, что меры приняты.

Другой эпизод, врезавшийся в память, - совсем иного плана. Он тоже произошел в Марбурге, уютном, старинном университетском городке, расположенном на холмах, с булыжными мостовыми, ходить по которым довольно сложно. Как известно. в августе отмечается Яблочный Спас. В этот день в местных пабах подается сидр, а также традиционная свинина с капустой. Чтобы попасть в подвальное помещение одного из пабов, посетителям нужно было преодолеть примерно двухметровую гору яблок, насыпанных у входа. Задача не из простых... Мы с коллегами разместились за большим деревянным столом и мирно беседовали. Вдруг раздался шум, гвалт, и в пивное заведение ввалилась развеселая компания.

С радостными возгласами толпа расселась за двумя столами у меня за спиной. Поскольку в Германии в таких случаях не принято оборачиваться, я не сразу увидел вошедших. Немного погодя, набравшись храбрости и наступив на горло деликатности, повернул голову. За двумя столами сидело примерно тридцать аккуратно причесанных и одетых с иголочки ну очень пожилых людей, возраст их. думаю, был примерно от семидесяти пяти до девяноста, то есть они явно принадлежали поколению, пережившему войну. Им подавали сидр в огромных бутылях. Закусывая свининой с капустой, они громко рассказывали веселые истории. Прошу учесть, что те почтенные дамы и господа перебрались через высоченную яблочную гору у входа и спустились в подвал! Я тут же подумал о наших пожилых людях - их ровесниках... О маме, ее подругах, проживших тяжелую жизнь. Не мог их представить на месте по-детски радующихся жизни счастливых немецких пенсионеров...

Хочу добавить такую деталь. Надо сказать, немцы не крадут машины и не крали ни в какие времена. Однажды, когда я находился в Москве, с моего автомобиля в Берлине исчезли колпаки с колес, боковое зеркало и часть крыла. Обнаружив пропажу, пошел в полицию, где мне поведали о целой серии подобных краж и обещали обязательно найти виновных. Через двадцать дней их действительно задержали. Грабителями оказались приезжие из бывшего «соцлагеря».

- В Германии ты наверняка посещал магазины русской книги?

- Обязательно, но, повторяю, они в те годы начали закрываться. Возможно, из-за перестроечных процессов в нашей стране, ведь «запретных плодов» для приезжающих из Советского Союза становилось все меньше и меньше: подцензурная ранее литература стала выходить и у нас.

- С кем-то из русских людей, живущих в Германии, ты общался?

- Со многими из тех, кто в разные годы туда переехал. Например, с небезызвестным тебе коллекционером Яковом Бердичевским, одним из самых блестящих эрудитов в антикварно-книжной сфере. И сегодня с превеликим удовольствием регулярно обсуждаю с ним новости библиофильской жизни.

- Я с ним встречался и в Москве, и в его родном Киеве. Помню его грандиозную коллекцию пушкинианы.

- Он собирал ее в течение более чем тридцати лет и потом подарил Киеву для организации пушкинского музея. Сейчас Яков Исаакович живет в Берлине. А по поводу книжных магазинов вот что еще скажу. Если в двадцать третьем году на главной улице города - Курфюрстендамм существовало тридцать семь книжных торговых точек, работавших в том числе с русскими изданиями, то сейчас на весь Берлин только один магазин русской книги - «Геликон» на Кантштрассе, 84. У него замечательная хозяйка - привлекательная и приветливая Светлана Светакова, которая ведет свое дело вместе с сыном Денисом.

- Наверное, закрытие книжных магазинов связано с падением интереса к книге как к источнику информации...

- Безусловно, а еще с тем, что публика, эмигрировавшая туда за социальными пособиями, острого интереса к книге не проявляет, да и материальное положение не позволяет. Таких кладезей знаний, как Бердичевский, всегда было мало, а сейчас тем более. Со стороны факультетов славистики университетов и некоторых библиотек интерес остается, но очень умеренный.

- Скажи, можно ли встретить в немецких книжных магазинах пресловутую «Майн камф»?

- Не видел нигде и никогда. По моим наблюдениям, имя Гитлера и вообще нацистская тематика в германском быту исключены и осуждаются на государственном уровне. Другое дело, есть группы людей с определенным мировоззрением. Они имеют право иметь соответствующие убеждения, но пропаганда нацизма по немецким законам запрещена. И это правильно!

- Ты помнишь первый съезд народных депутатов, заседания которого транслировались по телевидению без купюр? Из открытых окон квартир раздавались выступления депутатов, а на следующий день на работе люди горячо обсуждали услышанное. Еще картинка того времени - идущий по улице человек с прижатый к уху радиоприемником.

- Помню, конечно. С удовольствием слушал выступления Андрея Дмитриевича Сахарова и с неудовольствием - как «агрессивно-послушное большинство» захлопывало его слова... Он призывал осудить жестокое подавление студенческих выступлений на площади Тяньаньмэнь в Китае, а наши депутаты в зале недовольно кричали и топали, по сути, не давая ему говорить. Но он сказал тихим голосом все, что считал нужным, и его услышали те, кто хотел услышать...

- А до китайских событий советские войска в Тбилиси жестоко разогнали митингующих, требовавших независимости Грузии.

- По-моему, 9 апреля...

- Почему ты запомнил число?

- Во-первых, это произошло за десять дней до моего дня рождения: в памяти связались девятое и девятнадцатое. А во-вторых, роковая дата потом часто повторялась в средствах массовой информации с разными комментариями. Те события рождали тревогу - многотысячная толпа, что называется, «вышла на площадь», а власть безжалостно подавила выступление. И случилось такое не в Германии, не в Венгрии, не в Чехословакии... Кровь пролилась в моей стране.