Досуги инвалида (1832 год)

[Василий Ушаков]

В России первой половины XIX века слово «инва­лид» имело значение «отслуживший, заслужен­ный воин, неспособный к службе за увечьем». Именно таким, израненным ветераном, должны были представлять себе читатели анонимного автора двух томиков под общим заглавием «Досуги инвалида», увидевших свет летом 1832 года в московской типографии Н. С. Степанова. Книга имела посвящение «Диканьскому Пасичнику Рудому Паньку». Как известно, незадолго перед этим в Санкт-Петербурге с указанием именно на авторство Рудого Панька вышли малороссийские повести «Вечера на хуторе близ Диканьки». Судя по предисловию, неизвестный «инвалид» считал, что его сочинение в чём-то перекликается с замысловатыми историями Диканьского Пасичника: «Я уверен, мой любез­нейший Пасичник, что Вы не принадлежите к числу тех многознающих молодчиков, кото­рые, взявши в руки новую книгу, развернут её на середине, прочитают страницы две-три, потом посмотрят начало, а после заглянут в конец и бросят книгу, сказавши с важным видом: "Дрянь!" Я полагаю, что Вы, напротив, поступаете с кни­гами, якоже подобает всякому православному: что Вы сначала прочитаете заглавный лист и даже посмотрите, где печатано и в чьей типо­графии. Потом на обороте справитесь, имеется ли дозволение цензуры. За сим, найдя предисло­вие, прочитаете оное терпеливо, зная, что вся­кое предисловие пишется не без намерения. Да, почтеннейший мой Панько! Предисловие - дело важное! С этим и Вы согласны, что доказывается длинными предречиями к изданным Вами кни­гам. Вот, например, кто-нибудь увидит на заглав­ном листе: "Досуги инвалида" и, не заглянувши в предисловие, прочитает всю книгу. Ручаюсь Вам, что не найдёт он в ней никаких толков об инвалидах и их досугах. Вы же, как человек бла­горазумный, с первых страниц узнаете, в чём дело. Вам известно будет, что вышеименован­ный инвалид - не другой кто, как я, Ваш покор­ный слуга и сочинитель сей книжицы. А что это справедливо и мной не выдумано, - о том свиде­тельствует данный мне при отставке аттестат, в коем явственно означено, что я в 1812 году, августа в 26-й день, в битве при Бородине был тяжело ранен картечью в левую руку. Итак, дока­зано, что я - инвалид. Но какие же мои досуги? Вот вопрос! Ах! Дорогой мой Пасичник! У вся­кого человека бывает свой досуг, который дела­ется или смертельным его врагом, или добрым приятелем, судя по тому, как оным пользуются. Досуг то наводит скуку, грусть и тоску, то достав­ляет самые приятные и безвредные занятия. У кого же более досуга, как не у инвалида! Слу­жить Государю, Отечеству - он не в силах, искать рассеяний в вихре большого света - он не всегда может! У него есть строгий командир - Баро­метр. Чуть непогода, чуть холодный ветер, чуть сырость в воздухе, чуть то, чуть другое, деся­тое - сиди дома! Такова-то и моя участь! Добро бы я был женат и имел детей, то в часы моих досугов я мог бы, по крайней мере, побраниться с дражайшей половиною или пересечь возлю­бленных чад, и эти безвредные занятия были бы мне приятным развлечением. Но я по несчастию (или по счастию) до сих пор холост... Судите сами, любезнейший Рудый, чем мне заниматься в моё досужное время? Читать? Я таки и читаю, но всё читать да читать - не значит ли то же, что всё слушать да слушать? Ведь и самому захо­чется словечко молвить! Дело естественное! По сим-то причинам я и принялся за литературу, сиречь начал сочинять». А далее автор, сменив­ший шпагу на перо, перечислял им уже напи­санное и опубликованное, после чего всякий, мало-мальски разбиравшийся в отечественной словесности, должен был понять, что и преди­словие, и сама книжка написаны популярным литератором В. А. Ушаковым.

Потомок старого дворянского рода, Василий Аполлонович учился в Пажеском корпусе вме­сте с будущим декабристом П. И. Пестелем. 14 декабря l8l1 года он в звании прапорщика вместе с товарищами был направлен в только что сформированный лейб-гвардии Литовский полк. Через полгода литовцы получили боевое крещение в Бородинском сражении, где защи­щали Семёновские высоты. Командир полка Иван Фёдорович Удом писал тогда в донесении: «Лейб-гвардии Литовский полк 26 числа сего месяца был откомандирован во 2-ю Западную армию к его сиятельству к господину генералу от инфантерии и кавалеру князю Багратиону, к деревне, влево от Бородина, где и постановлен был на высоте левого нашего крыла для прикры­тия батареи и удержания позиции... Неприятель осыпал нас ядрами и картечами и выслал на полк кавалерию в атаку. Все три баталиона мною к сему построены были в каре против кавале­рии, быв окружены многочисленным неприяте­лем, приняли оного храбро и мужественно и, подпустя на дистанцию, выстрелив прежде батальным огнём, закричав «ура!», расстроили и прогнали неприятеля до самой высоты с боль­шим для него уроном как убитыми, так и ране­ными, а в плен по ожесточении наших солдат никого не взято. Неприятель усиливался снова. И тогда полк, потеряв множество людей, по при­казанию господина генерал-адъютанта Васильчикова, который во всё сие время сражения при оном находился, отступил, отстреливаясь, к лесу, откуда снова, выслав стрелков для при­крытия, соединился к Измайловскому баталиону. Полк находился 13 часов под сильным неприятельским огнём, почему долгом моим поставляю, о мужестве и храбрости господ штаб- и обер-офицеров представя именной спи­сок с отметкою, просить о исходатайствовании им всемилостивейшего награждения. Убитых полагает полк до 400, раненых до 443-х, без вести пропавших до 130-и человек». Выпуску Пажеского корпуса повезло: ни Ушаков, ни его соученики не остались на Бородинском поле. Сам Василий Аполлонович был ранен в руку (о чём и упоминает в предисловии к «Досугам инвалида»). За храбрость, проявленную в сраже­нии, он был награждён орденом Святой Анны 3-й степени.

В составе Литовского полка Ушаков участво­вал в Заграничных походах: был в боях при Лют-цене, Бауцене, под Дрезденом, Кульмом, Лейпци­гом и Парижем. Дослужился до чина генерал-майора. В 1819 году вышел в отставку и посе­лился в Москве. Там началась его литературная деятельность: он активно сотрудничал с «Север­ной пчелой» и «Московским телеграфом», печа­тался в «Сыне отечества», «Северном архиве», «Библиотеке для чтения», «Полярной звезде», «Отечественных записках». Его изданная в 1830 году повесть «Киргиз-кайсак» наделала немало шуму. В. Г. Белинский назвал её явлением «удиви­тельным и неожиданным». Его появившийся год спустя «Кот Бурмосека» также не остался без внимания читателей и критики. Его литератур­ные рецензии и театральные фельетоны с нетер­пением ожидались публикой. Именно он опу­бликовал в булгаринской «Северной пчеле» вос­торженную рецензию на «Вечера на хуторе близ Диканьки», где утверждал, что в умении воспро­извести дух прошлого российская литература может противопоставить повестям Гоголя разве что «Бориса Годунова».

Таким образом, «Досуги инвалида» принадле­жали перу литератора опытного и известного. Книгу составили две повести: «Матушка-мадам» и «Маринхен». Почему исторический анекдот из времён покорения Очакова и сентиментальная история о всепобеждающей силе любви оказа­лись соединёнными вместе, автор говорит в пре­дисловии: «Прошлого года летом в Петербурге свирепствовала холера, а в Польше была война, когда я, имея в северной столице и в западных областях империи особ, близких моему сердцу, недаром трепетал о жизни их... Не в силах был я заниматься произведением нового, начал от скуки рыться в сундуках, где хранятся мои руко­писи, отыскал два отрывка, давно забытых мною».

Несмотря на заглавие, в книге действительно нет ничего, что рассказывало бы «об инвалидах и их досугах». Но автор ощущает себя ветераном наполеоновских войн, и его боевой опыт про­рывается на страницах и «Маринхен», и «Матушки-мадам», а пережитые Россией и Евро­пой потрясения то здесь, то там оказываются историческим фоном повествования. Так, прак­тически все герои ушаковских повестей - офи­церы на службе или в отставке. Не иначе как собственными воспоминаниями продиктованы строки из «Матушки-мадам»: «В военном быту легко дружба заводится, легко и разводится. Всё зависит от пребывания в одном полку и от пере­мещения в другой. Вместе военнослужащие -товарищи лучше родных братьев, в разлуке мало-помалу отвыкают от прежних друзей и хотя сохраняют чувство приязни, но. оное бывает уже холодно, существуя только в воспо­минании! При встречах возобновляется потух­шая дружба... на короткое время встречи! Таким-то образом всё стареется и изглажива­ется». В «Маринхен» князь Александр Мстисла­вов, как и сам Ушаков, имеет ранение в руку, правда, полученное семью годами ранее. И опять-таки за переживаниями литературного персонажа угадывается автор: «Под Аустерлицем я ранен пулею в левую руку. Давно уже вынута пуля. Давно зажила рана. Давно прекратилась ужасная боль. Со всем тем и после семнадцати лет рана моя напоминает о себе. Я чувствую вли­яние пасмурной погоды, и глухая боль делает меня самого пасмурным». Ложно извещённый о смерти жены и дочери, князь Александр ищет смерти на полях сражений 1812 года, но ядра и пули щадят несчастного. Между тем его власт­ный отец, разбивший счастье сына ради свет­ских предрассудков, умирает, не в силах перене­сти известие о сдаче Москвы. Что касается чудес­ным образом вновь обретённой князем жены, то она приезжает из Германии в Россию, скрыв­шись под именем супруги немецкого майора, взятого в плен в сражении под Прёйсиш-Эйлау...

Русскую литературу первой четверти XIX века неслучайно называют «дворянской»: почти все российские поэты и прозаики той поры - дво­ряне. Многие из них, следуя сословным тради­циям воинской службы, прошли с русской армией - кто в составе регулярных войск, кто в ополчении - полями Аустерлица, Прёйсиш-Эйлау, Фридланда, Бородина, Тарутина и далее -до Парижа. В их произведениях прямо или кос­венно отразилась эпоха великих борений, вели­ких жертв и великих поступков. Наблюдать сполохи битв с Наполеоном на страницах рус­ских книг - занятие неизменно увлекательное, даже если они появились на свет не в минуту озарения гения, а всего лишь как «досуги инва­лида»...

[Ушаков Василий Аполлонович (1789-1838)]

Досуги инвалида. I. Матушка-мадам. II. Маринхен. Москва: В типографии Н. Степанова, 1832. Ч. 1. Матушка-мадам. 1 л. титул, 1 л. посвящение «Диканьскому Пасичнику Рудому Паньку» (Н. В. Гоголю), VIII, 198 с. Ч. 2. Маринхен. 280 с. В двух полукожаных переплётах времени издания с сохранением печатных издательских обложек. Крышки переплёта оклеены «мраморной» бумагой. На корешках золототиснёные заглавия, номера частей и орнамент. Тройной обрез синего крапления. 18х11,5 см. Цензурное разрешение от 3 июня 1832 года. Под цензурным разрешением автограф «орешковыми» чернилами: «В. Ушаков». Редкость.