Искусство брать взятки (1830 год)
Эраст Перцов
Вышедший в 1806 году «Словарь Академии Российской» указывал, что взятки - это «принуждённые подарки, приносимые тем, до кого кто имеет нужду по делам». В качестве примера словоупотребления давалась фраза: «Взятки законом строго запрещены». В. И. Даль определял взятку как «плату или подарок должностному лицу во избежание стеснений, либо же подкуп его на незаконное дело», а далее приводил синонимический ряд, свидетельствовавший, что взятки в России, в зависимости от ситуации, скрывались под многочисленными личинами-эвфемизмами, такими как «поборы, приношения, дары, гостинцы, приносы, бакшиши и магарычи». Как раз для тех, кто хотел разобраться в разновидностях взяток, а также изучить возможности и способы их получения, в 1830 году в типографии Н. Греча вышла книга под интригующим заглавием: «Искусство брать взятки. Рукопись, найденная в бумагах Тяжалкина, умершего Титулярного Советника». Хотя почивший автор имел лишь скромный гражданский чин IX класса (соответствовавший армейскому штабс-капитану), его опыту, как утверждало предисловие, могли позавидовать и более титулованные особы, а причины, заставившие Тяжалкина взяться за перо, должны были вызвать глубочайшее сочувствие неравнодушных читателей: «Когда покойный в последнее время жизни своей попался под следствие, то не придумал лучшего средства расположить в свою пользу людей, от коих частию зависела его участь, как вызовом читать детям их лекции об искусстве брать взятки. Долговременная практика ручалась за его теоретические познания, и не только дети, но приятели, знакомые Тяжалкина и даже вольные слушатели собирались к нему на дом. Лекции сии имели успешное влияние на слушателей, хотя он не кончил, как говорят, полного курса».
Конспекты пяти прочитанных Тяжалкиным лекций как раз и составляют текст книги. Прежде всего автор предлагает свою классификацию взяток. По его наблюдениям, они делятся на три разновидности: «Взятки принимаются трояким образом. Во-первых, натурою; к сему разряду причисляются обеды, подарки на память любви и дружбы, сюрпризы в дни именин или рождения самого взяточника, его жены и детей; нечаянное забытие вещей на столе или вообще в доме взяточника, продажа движимого имущества или уступка дворовых людей, совершаемая на законном основании, разумеется, без платежа денег и т.п. ... Лучшим же из сего рода взяток справедливо почитают обеды: такие взятки скрываются в безопасном месте, то есть в желудке, никогда не обличаются, и в летописях лихоимства ещё не было примера, чтобы обеды доводили до суда и расправы. Я сам знавал многих дельцов, которые постоянно несколько лет «кормили завтраками» просителей, не могущих давать им обедов, а просителей, дающих обеды, удовлетворяли, смотря по числу и качеству блюд, и которые при том во всё время служения сохраняли имя честных и бескорыстных чиновников. Бывало, придёт проситель к такому дельцу на дом. «Очень хорошо, - скажет бессребреник, - я рассмотрю ваше дело в такой-то день после обеда». Если просителем случался человек догадливый, то он тотчас же приглашал дельца в упомянутый им день к себе откушать, и тогда успех дела зависел уже от искусства повара: иных «стряпчих» было не нужно. Но если проситель не постигал таинственного смысла слов «после обеда», то и пиши пропало. Второго рода взятки родились на свете вместе с изобретением денег и взимаются ходячею монетою по курсу, но из всей государственной монеты предпочтительно избирайте ассигнации, потому что они переходят из рук в руки без шуму и без стуку, легко промениваются на серебро и золото, даже ещё с барышом, мало требуют места и удобно помещаются всюду: в кармане, за галстухом, в сапогах и за обшлагами рукавов. . Всякое ремесло имеет свои технические термины: так и у нас брать деньгами называется вести дела начистую. Каждой из ассигнаций мы придаём особое название, основанное на отличительном её признаке: пятирублёвую называем синицею, десятирублёвую - снегирём, двадцатипяти- и пятидесятирублёвые - белыми голубями, сторублёвые - щеголёнком по её величине и красивым узорам, а двухсотрублёвые -пеструшкою, по пестроте её изнанки. Сей язык весьма облегчает вас при взаимном разговоре друг с другом: «метил в голубя, а попал в синицу»; «не зевай, ведь у него садки пеструшек» - сии выражения громко произносятся в присутственной каморе, перед зерцалом, при самих просителях, не возмущая общего спокойствия, не поражая никого удивлением. Не правда ли, что сии превращения лоскутков разноцветной бумаги в певчих птиц и рыбу суть истинно пиитические вымыслы, ибо поэзия любит одушевления. И ... взяточническое дело не лишено поэзии. Третьего рода взятки употребляются особами лучшего и знатного круга: это взаимные одолжения по должности или по приязни. Иногда процесс решается в пользу одного тяжущегося на договоре, чтобы он, в свою очередь, доставил делопроизводителю такую-то выгоду по службе. Иногда судья уступает наветам всем известного оглашенного ябедника единственно для того, чтобы, поссорившись с ним, не потерять партии в висте. Иногда начальник смотрит сквозь пальцы на плутни своего секретаря, любя в нём славного малого, который как нельзя лучше исполняет его домашние поручения.
Иногда участь несчастливца делается ещё горестнее от того, что какой-нибудь N обещался NN представить сына его в дом вельможи и принять под своё покровительство. Иногда из угождения прекрасной даме мужа сажают под арест... Но ни времени, ни сил моих не достанет, если б я стал исчислять все случаи, где на решение дел имеют влияние знакомство, родство, кумовство, связи, сходство образа мыслей и характеров, приличие и тысячи, тьмы тысяч светских отношений. Вообще взятки третьего рода долженствуют быть названы невещественными. К ним причисляются и похвалы, которыми писатели взаимно одолжают друг друга. Так как сей класс людей всё своё существование основывает на славе, то взятки у них берутся не чем иным, как славою».
Дав характеристики главным видам взятки, Тяжалкин должен был особо отметить, что ни слова не говорит об обогащении за счёт казны, так как оное взяткой не является: «Вижу, М<илостивые> Г<осудари>, что у некоторых из вас уже на лице изображена готовность вопросить меня: разве нельзя брать взятки и с самой казны? И разве такие взятки не оставляют отдельного рода от взяток, получаемых с просителя? Можно, М<илостивые> Г<осудари>, можно, только осторожно! Гордитесь своими познаниями; я буду гордиться таковыми слушателями. Почему не пользоваться от казны в случае, когда она безмолвствует так же, как просители? Я сам... но скромность, а паче производимое надо мною следствие налагают молчание на уста мои. Могу только доложить вам, что доход, получаемый таким образом, не есть взятка; ибо, чтобы взять, надобно дать, казна же не даёт, а мы сами простираем к ней руки; от сего-то и происходят выражения «нагревать руки», «запустить лапу»; напротив, в нашем ремесле, если спросят: «имеется ли доход?», то иначе нельзя отвечать, как глаголом «перепадает», потому что, действительно, в наши карманы деньги падают из карманов просителей как снег на голову. На сем основании учение о доходе с казны не может войти в план нынешнего моего курса».
В подтверждение надёжности передаваемого ученикам опыта Тяжалкин ссылался на «благоприобретённые» им каменный дом и 800 душ крепостных крестьян, значившиеся за его женой (сам он, как искушённый в делах профессионал, никаким имуществом не владел).
Завершается книга набросками будущих лекций Тяжалкина, которые автору прочесть так и не удалось: «... пусть обвиняемый проситель роется в законах, чтобы узнать их содержание. быть может, не отроет, и одними цифрами вы решите дело, как математическую задачу.».
И цензура, и читатели, и критика вслед за неведомым издателем признали в книге «шутку над взяточниками, написанную от их имени для того, чтобы сим способом стать на ту точку, с которой сей предмет виднее со всех сторон и может быть осмеян удовлетворительнейшим образом».
Но кому пришло в голову шутить на тему во все времена в России сколь актуальную, столь и болезненную? Автором книги был Эраст Петрович Перцов, казанский помещик, выпускник Московского университетского благородного пансиона, чиновник и литератор. В конце 1820-х годов, служа в Петербурге, он общался с А. С. Пушкиным, П. А. Вяземским, сотрудничал в «Северной пчеле». Именно тогда наблюдения над бытом и нравами столичного чиновничества подвигли его к написанию сатиры «Искусство брать взятки». Позднее Перцов переехал в Казань, где подружился с Е. А. Баратынским, отзывавшимся о нём как о «человеке очень умном и очень образованном, с решительным талантом». В то время Эраст Петрович Перцов считался «одним из двигателей местной общественной жизни, первым затейщиком всяких литературных чтений, любительских спектаклей, концертов и пикников». В середине
1840-х годов он вновь перебрался в Петербург, занимал должность правителя канцелярии Департамента хозяйственных дел Главного управления путей сообщения и публичных зданий. Выйдя в отставку, редактировал «Журнал общеполезных сведений», был избран в члены Вольно-экономического общества, публиковал в периодической печати переводы, стихи и статьи на хозяйственные темы, такие как исследование «О сорных травах». Как доказал Н. Я. Эйдельман, Перцов являлся одним из тайных корреспондентов А. И. Герцена, собирал и переправлял за границу материалы для «Колокола», за что в августе 1861 года был арестован и допрошен, но сумел отвести от себя подозрения. Жизнь Эраста Петровича окончилась трагически: в возрасте шестидесяти восьми лет автор сатирического руководства для взяточников покончил с собой «вследствие совершенного расстройства денежных дел»...
«Искусство брать взятки» - самая известная книга Э. П. Перцова, ставшая труднонаходимой сразу же по поступлении в продажу. Однако в распоряжении составителей Библиохроники оказались сразу два экземпляра, каждый из которых по-своему замечателен. Первый - редчайший - в печатной издательской обложке. Второй - из знаменитой марьинской библиотеки С. В. Строгановой.
ЗнакомаяА. С. Пушкина, адресат стихов Г. Р. Державина, хорошая приятельница И. А. Крылова, Софья Владимировна считалась одной из образованнейших женщин своего времени (достаточно сказать, что она перевела на русский язык дантов «Ад»). Её матерью была знаменитая княгиня Наталья Петровна Голицына, которую молва называла прототипом пушкинской старой графини из «Пиковой дамы». Крупнейшими сановниками империи являлись её брат, московский генерал-губернатор, и муж - граф Павел Александрович Строганов (1772-1817), герой Отечественной войны 1812 года, тайный советник и сенатор. Сама Софья Владимировна играла заметную роль при Дворе, будучи статс-дамой императрицы Елизаветы Алексеевны. Её салон принадлежал к числу самых популярных в Петербурге, её картинная галерея славилась за пределами России.
В распоряжении С. В. Строгановой имелись две прекрасные библиотеки: одна - в её дворце в Санкт-Петербурге (ныне Невский проспект, 17), другая - в майоратном имении Марьино, близ Тосно Новгородской губернии. Описываемый экземпляр «Искусства брать взятки» происходит из марьинского книгохранилища.
[Перцов Эраст Петрович (1804-1873)]
Искусство брать взятки. Рукопись, найденная в бумагах Тяжалкина, умершего Титулярного Советника. Санкт-Петербург: В Типографии Н. Греча, 1830. XI, 74 с. В печатной издательской обложке. 14,5х11 см. Чрезвычайная редкость.
То же. Во владельческом полукожаном переплёте времени издания. Крышки оклеены «мраморной» бумагой. На корешке золототис-нёный орнамент. На передней крышке тиснённый золотом суперэкслибрис графини Софьи Владимировны Строгановой, урождённой княжны Голицыной (1775-1845): два щита с гербами графов Строгановых и князей Голицыных, увенчанные графской короной и обрамлённые надписью: «Книгохранилище Марьинское». 14x10 см. Редкость.