Певец в стане русских воинов (1813 год)

Василий Жуковский

Первую попытку принять участие в битвах с Напо­леоном Василий Андреевич Жуковский пред­принял в декабре 1806 года, вскоре после высту­пления в поход регулярных частей и обнародо­вания высочайшего манифеста о формировании ополчения. Находясь в то время в Москве, он просил своего влиятельного друга А. И. Турге­нева похлопотать о нём в Петербурге: «Нельзя ли будет найти случая втереться в штат которого-нибудь из главнокомандующих областных для письменных дел, и не можешь ли ты для меня это сделать? Я стал бы работать и душой и телом. Впрочем, и во фрунт идти не откажусь, если нужно будет идти, хотя за способности свои в этом случае не отвечаю». Однако тогда военный порыв молодого поэта не увенчался успехом, и вместо «фрунта» он через некоторое время стал редактировать журнал «Вестник Европы». В 1812 году, когда речь шла не о заграничном походе, а о защите Отечества, Жуковский дей­ствовал более решительно.

10 августа 1812 года Жуковского записали поручиком в Московское ополчение, а спустя неделю в колонне ополченцев он уже двигался по направлению к Вязьме. Во время Бородин­ской битвы будущий автор «Певца в стане рус­ских воинов» находился в 1-м пехотном полку, оставленном в резерве, а затем по рекоменда­ции знакомых перешёл в ставку М. И. Кутузова для выполнения штабных поручений и работы в походной типографии. С окончанием Отече­ственной войны закончилась и ратная служба Жуковского. В конце 1812 года у него открылась сильная горячка, потребовавшая продолжитель­ного лечения сначала в госпитале в Вильне, а потом в родных краях. Проведя несколько недель в бессрочном отпуске в Муратове, штабс-капитан и кавалер ордена Святой Анны 2-й сте­пени Жуковский в армию решил больше не воз­вращаться.

Свои заслуги в изгнании французов из пре­делов Отечества Жуковский оценивал весьма скептически, о чём свидетельствовало, напри­мер, его письмо к А. И. Тургеневу от 9 апреля 1813 года: «Мог ли бы ты вообразить, чтобы я когда-нибудь очутился во фрунте и в сраже­нии? Происшествия нынешнего времени делают всё возможным. Впрочем, не воображай, чтобы я сколько-нибудь был знакомее прежнего с воен­ным ремеслом. Вся моя военная карьера состоит в том, что я прошёл от Москвы до Можайска пешком; простоял с толпою русских кресто­носцев в кустах в продолжение Бородинского дела, слышал свист нескольких ядер и канонаду дьявольскую. Потом, наскучив биваками, пере­шёл в Главную квартиру, с которою по трупам завоевателей добрался до Вильны, где занемог. Так как теперь война не внутри, а вне России, то почитаю себя вправе сойти с этой дороги, кото­рая мне противна и на которую могли меня бро­сить одни только обстоятельства». Между тем, откажись Жуковский от желания «окурить свою лиру порохом» (его слова из письма к П. А. Вязем­скому), возможно, не появилось бы стихотворе­ние «Певец в стане русских воинов», сделавшее автора знаменитым и доставившее ему титул «славянского Тиртея».

Сравнение автора «Певца» с греческим поэ­том VII века до н. э. Тиртеем, воодушевившим некогда спартанцев на победный бой с мессеянами, не было поэтическим преувеличением -оно отражало реальное бытование знамени­того стихотворения в русской армии. Вот как об этом писал в «Походных записках русского офицера» И. И. Лажечников, находившийся 20 декабря 1812 года (дата записи), как и Жуков­ский, в Вильне: «Часто в обществе военном читаем и разбираем "Певца во стане Русских", новейшее произведение г.<осподина> Жуков­ского. Почти все наши выучили пиесу наизусть. Верю и чувствую теперь, как Тиртей водил к победе строи греков. Какая Поэзия! Какой неизъ­яснимый дар увлекать за собою душу воинов!» А вот другое свидетельство - из «Очерков Боро­динского сражения» Ф. Н. Глинки: «Пришёл в стан русских воинов молодой певец, который спел нам песнь, песнь великую, святую, песнь, которая с быстротою струи электрической перелетала из уст в уста, из сердца в сердце, песнь, которую леле­яли, которою так тешились, любовались, горди­лись люди XII года». Впоследствии одним из самых волнующих моментов для Жуковского станет открытие памятника на Бородинском поле 26авгу-ста 1839 года, когда строки «Певца» он услышит из уст воинов нового поколения.

«Певец в стане русских воинов» был написан, по авторской датировке, «после отдачи Москвы, перед сражением при Тарутине», то есть между серединой сентября и 6 октября 1812 года. В этом стихотворении, вобравшем в себя черты герои­ческой кантаты, оды, элегии, застольного гимна, свыше тридцати имён вождей и героев, кому воз­носится хвала, в честь кого поднимается «кубок круговой». Здесь и «витязь юный» А. П. Ермолов, и «слава наших дней» Н. Н. Раевский, и «Петро-поля спаситель» П. Х. Витгенштейн, и «вождь невредимых» М. И. Платов. В начале стихотворе­ния, перед здравицей русскому царю и «герою под сединами» М. И. Кутузову, вспоминаются герои прошлого: Дмитрий Донской, Пётр I, А. В. Суворов, вослед которым теперь отправля­ются «на пир кровавый» русские воины, идущие защищать Отечество, царский трон, друзей и близких, «предков прах священный».

В 1813 году «Певец в стане русских воинов» появился в печати тремя отдельными издани­ями и в задержавшемся с выходом журнале «Вестник Европы» за 1812 год (№№ 23 и 24). В Библиохронике представлено второе издание стихотворения, подготовку которого вдовство­вавшая императрица Мария Фёдоровна, восхи­щавшаяся «Певцом» и повелевшая вручить автору от её имени бриллиантовый перстень, поручила И. И. Дмитриеву, в то время министру юстиции. Тот, в свой черёд, привлёк к выполне­нию высочайшего заказа «арзамасца» Д. В. Даш­кова (по любопытному совпадению будущего министра юстиции), подготовившего коммен­тарии к тексту «Певца», и А. Н. Оленина, по чьим наброскам художники И. А. и М. А. Ивановы выполнили для издания виньетку и концевую заставку. К. Н. Батюшков, которому Оленин пока­зывал сделанные рисунки, писал Жуковскому ещё до выхода книги: «Они прекрасны, и ты ими будешь доволен». Помимо самих иллюстраций, в издание включено также «Описание виньета и кашки к "Певцу в стане русских воинов"», составленное Олениным и подписанное «А. О.». Этот подробный, с приведением цитат из текста Жуковского комментарий, разъяснявший чита­телям сюжеты картинок, ныне может служить ценным документом, который позволяет одно­временно лучше понять замысел Оленина и ясно увидеть принцип иллюстрирования книг в Рос­сии первой половины XIX века:

«Виньет. - В нём представлено ночное время, и при лунном сиянии видно широкое поле, про­стирающееся между скатом дальних гор и ближ­них холмов могильных. Вдали виден стан рус­ских воинов.

На поле бранном тишина!
Огни между шатрами!
Друзья! Здесь светит нам луна,
Здесь кровь небес над нами!

На ближнем плане стоят холмы могильные. На одном из них земледелец, отдыхая в ночное время, оставил до другого утра свою соху и заступ, подле коих лежит заржавелый шлем, вырытый нечаянно мирными сими орудиями.

Друзья, уже могущих нет!
Уж нет вождей победы!
Их домы вихорь разметал,
Их гробы срыли плуги,
И пламень ржавчины сожрал
Их шлемы и кольчуги!..

Наконец, над станом в воздухе представлены несущиеся призраки великих наших мужей вре­мён прошедших!

Смотрите! В грозной красоте
Воздушными полками
Их тени мчатся в высоте
Над вашими шатрами!..
О Святослав! Бич древних лет!
Се твой полёт орлиный!..

Святослав представлен гребущий, с тем обли­ком и в том положении, как его описывает совре­менный византийский писатель - Лев Диакон.

Перед Святославом летит:

И ты, неверных страх, Донской!

А перед сим славным полководцем:

И ты, наш Пётр, в толпе вождей!
Внимайте клич: Полтава!

Наконец, долу приникает тень бессмертного нашего военачальника -

О горе! Горе, сопостат!
То грозный наш Суворов!

Кашка. (От типографского термина «каша», обозначавшего, согласно словарям того вре­мени, «заставку, украшеньице, которое тиснят в конце главы или книги, меленький узор». -Сост.) На обломках древнего города, которого остатки вдали покрываются дымом и пеплом, сидит маститый Русский Геркулес, опершись на свою палицу. Подле него российский двуглавый орёл, внимая его словам, спешит на поражение змеевидного чудовища, стремительно ползу­щего с крутой скалы. Навстречу сему чудовищу является Глад в виде Гарпии, а в небесах показы­вается мщение Божие в призраке Мраза (мороза), изображённого Старцем, покрытым вечным инеем и льдами.

Маститый Геркулес, утешив дружину свою, представленную во образе российского орла, сими словами:

Нет, други, нет, не предана
Москва на расхищенье!
Там стены, в Россах вся она!
Мы здесь - и Бог наш мщенье! -

обращает речь свою к змеевидному чудовищу и ему вещает:

Веди ж своих царей-рабов,
С их стаей в область хлада!
Пробей тропу среди снегов
Во сретение глада!
Зима, союзник наш, гряди!

И речь сию заключает сими словами:

Пришлец, мы в Родине своей!
За правых Провиденье!»

Второе издание «Певца в стане русских вои­нов» отличалось от первого не только присут­ствием в нём двух иллюстраций и примечаний, но и авторской редакцией текста. Для этой книги Жуковский ввёл в своё произведение имена русских военачальников, отличившихся в сражениях с Наполеоном, чего в первоначаль­ном варианте не было. Подобные изменения текста будут происходить и в третьем, и в после­дующих изданиях. Принято считать, что окон­чательно текст «Певца в стане русских воинов» оформился только в двухтомнике «Стихотворе­ний Василия Жуковского» 1815-1816 годов, также представленном в настоящем выпуске Библиохроники.

Жуковский Василий Андреевич (1783-1852)

Певец в стане русских воинов. Сочинение В. Жуковского. Второе, исправленное издание. Санкт-Петербург: В медицинской типогра­фии, 1813. 1 л. титул, IV, 32, [3] с., иллюстрации: виньета и кашка (концевая заставка), гравированные М. Ивановым по рисункам И. Иванова. В полукожаном переплёте второй половины XIX века. Крышки оклеены «мраморной» бумагой. На корешке золототиснё-ные заглавие и орнамент. 20х11,5 см. Цензурное разрешение от 12 мая 1813 года. Редкость.